Читать онлайн книгу "Сотворение Элсмира"

Сотворение Элсмира
Виктор Ильич Боярский


От Полюса до Полюса #3
"Сотворение Элсмира" является третьей и завершающей трилогию "От Полюса до Полюса" книгой. Автор – участник всех описываемых событий продолжает рассказ о приключениях участников международной команды и их верных собак, начатый в предыдущих книгах "Гренландский меридиан" "Семь месяцев бесконечности". В этой, пожалуй, самой драматичной их всех экспедиций, в которых приходилось участвовать автору, было все: опустошающее начало, некое ощущение безысходности в середине маршрута и, на удивление, счастливый финал почти что четырехмесячного перехода по дрейфующим льдам Северного Ледовитого океана от берегов Северной Земли через Северный полюс к берегам Элсмира. Это и составило в итоге содержание настоящего повествования.

Книга будет интересна как начинающим путешественникам, так, впрочем, и всем остальным, для кого слова Северный Ледовитый океан или Северный полюс больше, чем просто слова…

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.





Виктор Ильич Боярский

Сотворение Элсмира


Сестрице Аленушке – не любительнице путешествий —

с любовью…



© Боярский В. И., 2010

Все права защищены.




От автора


…«Еще одно последнее (?) сказанье и…», и тут я призадумался: закончится ли эта самая летопись моих экспедиций, столь не похожих одна на другую, сколь разительно едино (не одно) образно описанных в моих книгах о них. Еще раз бегло просмотрев рукопись, я понял, что, скорее всего, да, закончится! Предлагаемая Вашему благосклонному вниманию, читатель, книга, является заключительной частью трилогии, условно названой мною «От Полюса до Полюса», на написание которой у меня ушло без малого двадцать лет. Справедливости ради, хочу сказать, что из этих двадцати лет собственно на написание книг ушло в общей сложности не более двух. Все остальное время было всецело поглощено работой и многочисленными экспедициями, главным образом в полярные страны.

Проще всего было с самой первой книгой «Семь месяцев бесконечности», которую я «изваял» во время четырехмесячного законного отпуска, полученного за продолжавшуюся семь месяцев трансантарктическую экспедицию, описание которой и составило содержание этой книги. Впечатления были совсем свежими, и, несмотря на отсутствие компьютера, книга писалась легко и быстро. Нельзя сказать, что время ее выхода в свет, давшегося мне с трудами, едва ли не соизмеримыми с тяготами самой экспедиции, не самым лучшим образом отвечало существовавшим запросам и чаяниям читательской аудитории. Это были годы радикальных гайдаровских реформ, превративших значительную часть наших читающих людей в считающих и принесших в нашу размеренную и «застойную» жизнь столько неожиданностей, разнообразия и самых что ни на есть реальных приключений, что интерес ко всем иным приключениям из категории «на свою ж…» заметно поугас.

Тем не менее, как всякий новоиспеченный автор я, естественно, стремился к тому, чтобы мое творение стало, как можно скорее, достоянием самого широкого (ограниченного лишь тиражом в 4000 экз.) круга читателей. Я носился по магазинам и предлагал свое творение на реализацию. Надо сказать, что брали охотно, отдавали хуже – книги расходились плохо, и я в конце концов решил оставить их в музее; все они постепенно разошлись в качестве подарков с «теплыми полярными пожеланиями».

Спустя немногим менее десяти лет, я решил вернуться к брошенной рукописи книги о самой первой из моих больших экспедиций – экспедиции через Гренландию. Это было непросто, так как по истечении лет многое стерлось из памяти, но, тем не менее, эта книга, названная мною совершенно оригинально – «Гренландский меридиан», мне кажется, удалась лучше, хотя бы потому, что в ней я отступил от дневникового стиля и написал первую главу о том, как собственно случилось то, что случилось в моей жизни.

На волне этого творческого подъема я довольно скоро составил сборник стихов, написанных мною по поводу и без повода в предшествующие 30 лет моей полярной жизни. Несколько пафосное название этого сборника «У каждого из нас есть Полюс свой» полностью отражало мое отношение к героической профессии полярного путешественника: я всегда считал, что в каждой сфере человеческой деятельности и у каждого из нас существует свой Полюс как воплощение мечты и надежд и что совершенно необязательно для проявления лучших черт характера забираться так далеко, в Арктику и Антарктику. И не случайно я посвятил эту книгу моему сыну Станиславу, хирургу-травматологу, со словами: «Сыну, нашедшему свой Полюс!»

Затем наступила продолжительная пауза, вызванная главным образом отсутствием времени для перевода моих звуковых дневников в более привычную и удобную для редактирования письменную форму. В конце концов это было сделано, и я стал обладателем несметного количества совершенно сырых вордовских файлов, которые предстояло еще обработать, с тем чтобы из них получилось некое почти криминальное чтиво. Поначалу мне показалось, что я смогу уместить в одной книге и описание путешествий по Канадской Арктике и собственно самого трансарктического перехода, но оказалось, что в этом случае и без того ограниченный круг моих читателей может стать еще у?же, так как оторвать этот труд от книжной полки будет по силам только специально тренированным людям.

Итак, я решил отделить Канадскую Арктику от Северного Ледовитого океана, что естественным образом отодвигало выход в свет третьего и заключительного тома трилогии «От Полюса до Полюса». В конце 2009 года книга с интригующим названием «NWT» заняла свое место на полке небольшого книжного киоска в Музее Арктики и Антарктики, где и стоит до сих пор, если никто ее не купил. Параллельно с подготовкой ее к печати я редактировал рукопись без названия, которая должна была превратиться в финальную главу моей полярной летописи. И вот этот момент наступает, и я передаю ее на благосклонный суд своих читателей.

Сразу скажу, что большинству из Вас описание наших бесконечных баталий с коварным и непредсказуемым морским льдом покажется скучным и однообразным, вас утомят бесконечные поиски проходов через ледяные торосы, описания строительства временных переправ через речушки и реки с океанской глубиной, белая мгла, туманы и постоянные встречные ветры, но все это было именно так. А если еще учесть, что наша память имеет замечательное свойство хранить хорошие воспоминания дольше, то нетрудно догадаться, что действительность была куда более интересной. Традиционные стихотворные вступления, предпосланные описанию каждого из 120 дней наших страданий, призваны усыпить Вашу бдительность и возбудить Ваш интерес к предстоящему чтению настолько, чтобы его хватило до следующего вступления.

По традиции я вновь попросил своего традиционного консультанта по вопросам истории полярных исследований Веронику Захарову подготовить исторический обзор экспедиций к Северному полюсу, что она любезно согласилась сделать с хорошо скрываемым удовольствием. Спешу выразить ей свою особенную благодарность.




Глава 1

Март






От репетиций без конца,
Устав к началу драмы,
Два старых пня, два молодца
И две прекрасных дамы,
Собравшись с духом, как смогли,
Доверившись собакам,
Сошлись на краешке Земли
С надеждою и страхом,
Где зуб на зуб не попадал,
И индевело око,
И вместе с ними замерзал
Шотландец «Jonnie Walker».
И черным холодом вода,
Дохнув из под вуали,
Им прошептала: «Господа!
Вы, кажется, попали…».


Мы сидим с Уиллом в палатке, которую можно назвать абсолютно теплой относительно окружающего ее арктического интерьера, где свободно гуляет ветер и все без исключения наши термометры показывают минус 42 градуса. Мы разместили свой первый лагерь на кромке припайного льда немного восточнее мыса Арктический. Между нами и полюсом немногим более 900 километров дрейфующего морского льда. Сквозь тонкие стенки палатки доносится порой его дыхание, скрипучее и прерывистое. Здесь, на припайном льду, мы можем ощущать себя в относительной безопасности, и осознание того, что завтра, девятого, мы покинем его, вызывает двоякое чувство. С одной стороны, надо же когда-то начинать, с другой – а что из этого всего получится? Ведь все наши тренировки проходили в основном в канадской тундре и только отчасти на льду, да и то в основном на припайном. Дрейфующий морской лед с его непредсказуемостью представлял для нас всех, включая собак, совершенно новую среду обитания, приспособиться к которой нам еще предстояло. Еще одной его особенностью, с которой нам не приходилось сталкиваться во всех предыдущих экспедициях, было то, что и возвращаться по дрейфующему льду в случае необходимости было ничуть не легче, а зачастую и труднее, чем двигаться вперед. Здесь отсутствовало даже понятие какой-либо «накатанной» дороги, ибо следы наши тотчас же стирались, ломались и видоизменялись самым замысловатым образом и теряли всякую практическую значимость. Иными словами, ко всем, кто рискнул отправиться в путь по дрейфующим льдам пешком ли, на лыжах, с собаками или без них, полностью применимо безысходное: «Уходя – уходи!».

Это второе чувство и заставляло меня поеживаться в спальном мешке не только от проникавшего всюду холода.

Мы прилетели на лед сегодня двумя рейсами вертолета с острова Средний. Первым рейсом вылетели Уилл, Ульрик, я и Гордон Уилтси – фотокорреспондент журнала «National Geographic». Мы взяли с собой собак упряжки Ульрика и двое нарт. Второй рейс забрал Мартина, Такако, Джулию, всех оставшихся собак и нарты.

Место для первого лагеря было найдено Уиллом днем раньше, когда он летал на старт экспедиции братьев Месснеров.

Сейчас, лежа в спальном мешке в палатке в нескольких метрах от кромки дрейфующего льда, я пытался вспомнить и уложить в памяти события последних дней, что было непросто с учетом как количества этих событий, так и особенностей моей памяти, обнаружившей в последние годы явную и неуклонную тенденцию укорочиваться.

Как практически и во всех предшествующих экспедициях, мы отправились в путь из международного аэропорта Миннеаполиса. Для перевозки всего нашего снаряжения и 33 собак был зафрахтован самолет канадской авиакомпании «First Air», где у Уилла была «своя рука» и поэтому фрахт нам стоил дешевле. На этот раз это был не «Twin Otter» и даже не «Douglas», а самый что ни на есть настоящий «Boeing-737» – как никак предстоял перелет через океан.

Собак разместили в клетках на стеллажах в грузовом отсеке самолета, отделенном от пассажирской кабины тонкой перегородкой, так что мы могли в любое время пройти к ним и разобраться в случае возникновения конфликтов. Понятное дело, что они возникали, особенно в начале полета, и главным образом из-за недовольства отдельных пассажиров своими соседями сверху. Действительно, кому это может понравиться – мало ли что взбредет в голову этому самому соседу сверху. Именно для того чтобы пассажирами верхнего яруса не было совершено ничего предосудительного в отношении соседей снизу и, более того, чтобы им даже в голову не взбрело ничего подобного, стюардессы не предлагали пассажирам грузового отсека ни еды, ни, тем более, прохладительных напитков в течение всего полета (в отличие от нас).

Полет прошел нормально и запомнился лишь тем, что во время промежуточной посадки в Шенноне мне, как единственному участнику экспедиции, исключая собак, не имевшему ирландской визы, пришлось коротать время в салоне самолета. Собак не выпускали по карантинным соображениям. Я вспомнил похожую ситуацию, когда мы летели в Антарктиду и подсели в Буэнос-Айресе. Я оставался с собаками на аэродроме, в то время как все мои товарищи бороздили напоследок Авениду 9 Июля – самую широкую улицу в мире. Тогда меня выручил сотрудник советского посольства, протащивший меня через кордон буквально под носом у бравого аргентинского пограничника. Я вообще ненавижу всякого рода замки и отношу визы к таковым. Прошло уже без малого 15 лет, и ситуация с замками на границах заметно улучшилась даже для нас, представителей России, но все равно, я знаю только три места на Земле, где россиянам наверняка, не нужна виза. Это, конечно же, необъятные просторы нашей страны от Балтики до Охотского моря, Северный полюс, Южный полюс и Шпицберген, и потому я особенно тепло отношусь к этим нетеплым местам.

Как и следовало ожидать, несмотря на то что прилет наш в аэропорт Пулково был подготовлен, все нужные службы и люди предупреждены, из-за того, что мы опоздали и прилетели в 3 часа ночи, попав в другую таможенную смену, сразу начались проблемы.

Первая и главная заключалась в том, что и собаки, и груз были расписаны в одной таможенной декларации и, по словам таможенников, должны были размещаться на таможенном складе до полного оформления, каковое, естественно, никак не могло состояться ночью. Следовало, в лучшем случае, пребывать на этом складе до полудня, где не было никаких условий для размещения собак. Ни нас, ни наших собак, которым прежде всего надо было пописать после долгого перелета (а на таможенном складе писать нельзя), это никак не устраивало. Специально для размещения собак нами был предварительно арендован большой пустой ангар, расположенный за пределами аэродрома, и вот это-то и стало камнем преткновения.

Таможенные грузчики, возглавляемые здоровенным бородатым, мрачного вида мужиком, не любившим, по всей видимости, работать в ночную смену, ни в какую не соглашались выезжать за ворота. И пошло-поехало. Слава богу, что со стороны ветеринарной службы претензий к паспортам собак не возникло. Напрасно я, используя все свое красноречие, взывал к заметно притупленным ночной вахтой человеческим чувствам таможенников и про что только не говорил: про престиж страны, и про сострадание к животным – все было безрезультатно. В другое время и при других обстоятельствах я бы даже возгордился строгостью и принципиальностью нашей таможенной службы, и именно поэтому мне долгое время не приходила в голову мысль попытаться, как Аристарх из кинофильма «Белое солнце пустыни», договориться с этой самой таможней. Но видя, что уговоры не помогают, а время уже приближается к 8 часам утра, я все-таки решился на этот последний шаг. К счастью для собак, в ответ на мое предложение я не услышал ничего и близко похожего на легендарное: «Абдулла, ты же знаешь, я взяток не беру!».

Продолжения про державу я и не ждал – за державу было обидно мне. Но после того, как предводителем таможенной бригады была озвучена сумма сделки с таможенной совестью, я понял отчего у него такое мрачное выражение лица. Он знал заранее финал этой истории и ту сумму, которую назовет, и это его страшно тяготило. Однако нам отступать было некуда да и нельзя. Заплатив запрошенные 500 долларов, мы вывезли наших терпеливых собак за ворота и, освободив из клеток, где они провели без малого 20 часов, разместили их в просторном ангаре. Не стоит и говорить, с каким упоением собаки, кто задрав лапу, кто присев, совершили должное и таким образом заметно усложнили процедуру предстоящей таможенной очистки…

К счастью, таможенников это уже не волновало, более того, очевидно, не желая, чтобы этот факт стал достоянием гласности, они заявили, что ангар должен быть опломбирован до полного завершения таможенных формальностей. Одних собак оставлять было нельзя, и Сережа Панкевич, сотрудник Таймырского заповедника, которого я обещал взять на наш рейс до Норильска, добровольно согласился остаться в опломбированном складе и присмотреть за собаками до выяснения обстоятельств в течение ближайших двух часов. Так оно примерно и произошло, но свободу он получил только в два часа дня.

После этого все закрутилось в суматохе последних дней сборов. 1 марта в Санкт-Петербург прилетели Рейнхольд и Хуберт Месснеры, которые собирались стартовать вместе с нами с мыса Арктический архипелага Северная Земля в Канаду через Северный полюс. В отличие от нас, они собирались пройти этот маршрут в автономном режиме и без собак, что делало их задачу намного сложнее нашей. Рейнхольд – всемирно известный альпинист, первым в истории покоривший все 14 восьмитысячников, был, в общем, настроен оптимистично. Впервые мы с ним столкнулись во время экспедиции «Трансантарктика», когда он в паре с Арвидом Фуксом пересекал Антарктиду на лыжах и тоже без собак. Затем он в паре уже со своим младшим братом Хубертом пересек Гренландию практически по нашему маршруту 1988 года. И вот теперь мы снова вместе готовились пройти, пожалуй, один из самых сложных лыжных маршрутов – через Северный Ледовитый океан.

2 марта в Смольном мы провели пресс-конференцию, на которой присутствовал Анатолий Собчак – тогдашний мэр Санкт-Петербурга. Занятный случай произошел, когда мы украшали длинный стол президиума национальными флагами участников экспедиций. Все флаги были в наличии, кроме итальянского – возникла легкая паника. Только те, кого, казалось бы, это должно было беспокоить больше всех – братья Месснеры, представлявшие Италию, сохраняли совершенно невозмутимый вид. Более того, когда устроители конференции напрямую обратились к старшему из братьев Рейнхольду с вопросом о флаге, тот неожиданно для всех, ничуть не смущаясь, достал из кармана не первой свежести носовой платок и сказал: «Вот мой национальный флаг! Во всех своих экспедициях я представляю не Италию, где я живу, не Германию, где жили мои предки, а только самого себя!». По-видимому такое понимание национального достоинства и патриотизма никоим образом не помешало, а, может быть, и способствовало всем его выдающимся спортивным достижениям.

Конференция прошла достойно, и мне было приятно, что Санкт-Петербург – полярная и морская столица России – стал отправной точкой и наших международных экспедиций.

4 марта, как и планировали, мы вылетели на самолете Ил-18 в направлении острова Средний. И если для моих иностранных друзей не было ничего удивительного в том, что мы вылетели по расписанию, то для меня и всех тех моих товарищей, кто занимался организацией этого чартерного рейса, это было неким чудом. Для получения разрешения на вылет необходимо было решить несколько типично российских головоломок. Наиболее сложной из них оказалась проблема с закрытостью границы. Ведь все мы собирались в Канаду, то есть за границу, и потому во всех наших паспортах (включая и мой) должны были быть соответствующие отметки о пересечении границы России. Такие отметки ставятся в так называемых пунктах пропуска, каковых на всей громадной по протяженности границе России, как оказалось, совсем немного. Одним из них и последним на нашем маршруте вплоть до острова Средний был Санкт-Петербург. Казалось, чего проще – поставь штампы здесь в аэропорту и вперед. Но, воистину, «Широка страна моя родная…» – между Санкт-Петербургом и мысом Арктический, самой северной точкой архипелага Северная Земля, было ни много ни мало, а около четырех тысяч километров. Получалось, что все мы (я, правда, в меньшей степени) в этом случае будем находиться в России с паспортами, в которых отмечено, что нас уже в России нет! Разве такое возможно? Конечно же, нет. И опять, как у Высоцкого, «…пошла морока про коварный зарубеж…». Выход был найден. Мы предложили пограничному наряду из Пулково проследовать с нами до крайнего аэропорта, каковым был военный аэродром острова Средний, находящийся всего-то в двухстах километрах к югу от мыса Арктический, поставить там злополучные штампы (уж оттуда мы даже при желании не смогли бы попасть никуда, кроме как в назначенную точку старта) и вернуться в родной аэропорт этим же самолетом.

Предложение оказалось настолько заманчивым (тем более что все расходы, связанные с этой командировкой, мы брали на себя), что суровые сердца пограничников дрогнули, и наш интернациональный отряд увеличился на два человека, одетых в умиротворяющие взгляд зеленые цвета.

Второй проблемой, которую пришлось решать «с листа», оказалась проблема размещения наших нарт в багажном отсеке Ил-18. Собственно отсеки были достаточно вместительными, вот только загрузочные люки никак не хотели пропускать вовнутрь наши нарты. Нарты эти представляли собой совершенно замечательную конструкцию, созданную Ульриком вместе с Майком – профессиональным плотником из Висконсина, работавшим у Уилла по контракту и успешно на протяжении последних лет решавшим все столярно-плотницкие задачи одного из самых активных строителей светлого будущего штата Миннесота. Основу конструкции представляли эскимосские нарты «Коматек», на протяжении многих десятилетий используемые эскимосами Гренландии для поездок по морским льдам. Особенностью конструкции наших нарт было наличие высокой стойки и небольшой площадки, располагавшихся в их задней части. Это было сделано с учетом того, что мы не собирались на нартах ехать (в отличие от эскимосов), а, так же как в Антарктике, должны были идти на лыжах рядом, периодически помогая собакам и направляя нарты. Именно эта высокая стойка никак не хотела вписываться в узкий люк грузового отсека. Разбирать нарты, исполненные, к слову сказать, без единого гвоздя или шурупа (за исключением тех, которыми была прикреплена полоса полиэтилена к нижней поверхности полоза), совершенно не хотелось. Поэтому, оставив идею поместить нарты в грузовом отсеке, мы втащили их через подвергнутые некоторой временной кастрации входные двери в салон самолета. В отличие от пассажирского варианта, салон этого самолета был разделен на два отсека: грузовой в носовой части и пассажирский примерно на 20 мест в хвостовой. Наши нарты самым чудесным образом вписались в интерьер и заняли свое место по левому борту, тогда как по правому расположились наши собаки.

На этот раз условия перевозки были более демократичными, то есть без клеток. На палубе самолета был натянут доглайн, и собаки подвязывались к нему шейными поводками через определенный интервал, дававший, с одной стороны, некоторую свободу перемещения, а с другой – исключавший возможность выяснения персональных отношений. Увы, не все наши четвероногие пассажиры оценили наш благородный поступок и мгновенно по прибытии на борт воспользовались предоставленной свободой в самой полной мере. Хорошо, что мы предусмотрительно подстелили под них огромный лист полиэтилена.

Полет проходил нормально, собаки вели себя спокойно, и мы все предвкушали скорую посадку на Среднем, но на подходе к Норильску меня подозвал командир экипажа и сообщил, что ни в Норильске, ни на Среднем нет погоды и мы будем садиться в Хатанге. Хатанга – это очень симпатичный поселок в самом сердце полуострова Таймыр, расположенный на берегу одноименной реки, по-сибирски полноводной, впадающей в море Лаптевых двумястами километрами ниже по течению. Основан он был в первой четверти XVII века казаками. Местное население – долгане и нганасане – частично ассимилировалось, меньшая его часть продолжала вести кочевой образ жизни, занимаясь оленеводством и рыболовством. Больнее всего новые времена с неконтролируемым изобилием спиртного, завозимого регулярно и в больших количествах, задели нганасан, которых практически не осталось. Долгане приспособились получше, и от смешанных браков с украинцами и русскими, приехавшими сюда в советские времена в поисках вольной, лучше оплачиваемой и дающей большие социальные гарантии жизни, рождались симпатичные смуглокожие с характерными глазами вразлет ребятишки.

Мне приходилось много раз, особенно в 1980-е годы, бывать в Хатанге по своей работе: самолеты, на которых мы направлялись в экспедиции в Северном Ледовитом океане или возвращались оттуда, как правило, садились в Хатанге. Для нашей стратегической авиации здесь была построена взлетная полоса длиной более трех километров, способная принимать все существовавшие типы самолетов. Кроме того, резко континентальный климат с устойчивой погодой создавал особые погодные условия, и делал Хатангу одним из самых принимающих аэропортов на многие сотни километров вокруг. Зачастую пилоты самолетов, выполняющие рейсы на Норильск или Тикси, использовали Хатангу как запасной аэродром, когда аэропорты назначения были закрыты по метеорологическим условиям.

В шестидесятые – семидесятые годы Хатанга была своеобразным центром по обслуживанию высокоширотных научных экспедиций, работавших в весенний период в околополюсном районе. Здесь был свой объединенный авиаотряд, насчитывавший до десятка вертолетов и несколько самолетов. Крупный рыбозавод обеспечивал практически весь Красноярский край рыбой, славившейся на Таймыре и за его пределами своими отменными вкусовыми качествами и чистотой. Здесь же располагалось Управление Таймырского заповедника, где работал Сережа Панкевич, для которого эта неожиданная посадка в Хатанге была как нельзя кстати – он попадал прямо домой. Излишне говорить, что у меня здесь было много знакомых, так что мы вполне могли рассчитывать на теплый прием, несмотря на морозную по-хатангски погоду. И я не ошибся. Во-первых, с погодой: было тихо и морозно, минус 37 градусов, снежок. Встретил нас Борис Ульяныч, заместитель командира Хатангского авиаотряда Александра Бахметьева. Он весь парил и выглядел очень уютно и тепло и, казалось, не замечал эти минус 37. «Из бани выдернули, – признался он мне, – но ничего, сейчас все организуем». И уже совсем по-хозяйски распорядился: «Собак можно привязать прямо здесь, у здания аэровокзала, теплые продукты отправить на склад, остальное можно оставить в самолете, а людей, вестимо, пригласить в нашу летную, ты знаешь», – повернулся он ко мне.

Собаки, казалось, еще в большей степени, чем мы, оценили достоинства Хатанги – как-никак впервые за трое с лишним суток они попали в привычную среду – мороз и снег. Мы наскоро растянули доглайны – благо было за что их цеплять, вывели всех собак из самолета и разместили их на ночлег на мягком искрящемся белом снегу. Что еще нужно для счастья? Поесть бы неплохо… Накормив собак и оставив их в самом благодушном расположении собачьего духа, мы направились в гостиницу – пятиэтажный параллелепипед, которой светился окнами сразу за забором, отделявшим поселок от аэродрома. По дороге в гостиницу наш небольшой отряд несколько растянулся – я шел впереди, показывая дорогу и постоянно оглядываясь, следя за тем, чтобы никто не отстал и не потерялся в морозной темноте хатангской ночи. Ульрик с Мартином шли последними, но несмотря на разделявшее нас расстояние, я услышал, как Ульрик что-то резко выговаривал Мартину. Я дождался их, и мы вместе, преодолев нешуточное сопротивление пружины входных дверей, проникли в «предбанник», отделявший внутреннее помещение гостиницы от всего остального, гораздо менее гостеприимного пространства полуострова Таймыр. Такая своеобразная шлюзовая система из двух, а то и трех разделенных дверями предбанников характерна для большинства зданий здесь, на Севере, где люди очень хорошо понимают, что Арктику не нагреешь, как ни старайся, и потому драгоценное тепло надо хранить. Войдя в светлое и просторное помещение, которое с некоторой натяжкой можно было назвать холлом гостиницы, Ульрик, продолжая бурчать, стал на ходу через голову стаскивать с себя анорак. Бросив его на диван, он обернулся уже ко мне, как бы призывая в свидетели, и буквально выдохнул мне в лицо: «Look on that shit! – он протянул мне вывернутый наизнанку анорак. – It’s completely wet, just after half an hour of work outside. How we can take such a bad quality clothing to expedition?». Последний вопрос был адресован Уиллу, уже поднимавшемуся по лестнице. Видя, что тот никак не реагирует на его слова, Ульрик вновь повернулся к нам. Действительно, внутренняя поверхность темной ткани, которая должна была играть роль влагоотводящей мембраны, была совершенно влажной, да и сама одежда Ульрика была не суше.

Здесь следует сделать короткое отступление. Дело в том, что в этой экспедиции нашим главным спонсором по одежде была компания «Land’s End», достаточно известный в США производитель повседневной и спортивной одежды. Из-за ограниченности нашего бюджета мы не могли рассчитывать на использование ею столь полюбившей нам и отлично оправдавшей себя в Антарктике, но очень дорогостоящей мембраны «Gore-Tex». Представитель «Land’s End» уверил нас в том, что у них имеется ткань – достойная альтернатива этой знаменитой мембраны. Сейчас, судя по первому опыту ее использования на практике, предложенная альтернатива была совсем не альтернативной и не только не отводила влагу, но с лихвой возвращала ее обратно производителю… В порыве неподдельного негодования Ульрик решил эту проблему хирургическим путем – отсек ножом весь внутренний слой анорака и явно собирался сделать это на всех остальных куртках. Более того, он так застращал Мартина и Джулию с Такако, что те последовали его примеру. Мы с Уиллом решили пока воздержаться от таких решительных действий, справедливо полагая, что это никогда не поздно будет сделать. Тем более, что моя куртка отработала в тех же условиях весьма нормально, но я, к счастью, вообще мало потею, чем заслужил в свое время особенно теплое отношение к себе со стороны руководства компании «Gore-Tex».

Этот инцидент, сыграл, как мне кажется, свою роль в дальнейшем развитии событий, приведших к драматической развязке на самом старте экспедиции.

Мы разместились в номерах с удобствами в коридоре. Но что значат такие мелочи по сравнению со знаменитой хатангской строганиной, приготовленной домовитым и свято чтящем северные традиции Ульянычем в нашем с Уиллом номере, прямо на наших глазах. Огромный, напоминающий полено, принесенный с сорокаградусного мороза и оттого дымящийся чир, даже в крупных руках Ульяныча выглядел великаном. Ульяныч, орудуя большим тяжелым ножом, надрезав рыбу вдоль хребта, ловко чулком снял шкурку, затем установив рыбу вертикально «ейной мордой» прямо в стол, держа ее за хвост левой, одетой в рукавицу рукой, начал строгать. Мы завороженно следили за его уверенными движениями. Пластины жирного белого с красными прожилками рыбьего мяса, закручиваясь замысловатыми кудрявыми стружками, тяжело падали на подстеленную заранее белую бумагу. Ульяныч напоминал папу Карло, ваяющего Буратино. Видя, что мы просто наблюдаем за его действиями, он поторопил: «Вы ешьте, ешьте, не давайте ей размякнуть. А ты, что сидишь? – обрушился он на меня. – Первый раз видишь, что ли? Давай маканину, по рюмочке и вперед!». Маканина – взрывоопасная смесь из черного перца и крупной соли – была приготовлена заранее и стояла на столе в глубокой белой тарелке. Надлежало брать понравившуюся стружку руками, макать ее в эту тарелку и отправлять в рот, где она, что называется, таяла во рту… Вкус божественный! А если предварить это рюмкой холодной водки и затем отправить еще одну вдогон первой, вы тогда поймете, почему наши самолеты так часто подсаживались в Хатанге. Даже непьющий Ульрик и тот попробовал рюмочку. К слову сказать, по своему собственному опыту я знал, что никакого похмелья на следующее утро после такой строганинки не бывает, и, как оказалось, это правило распространялось не только на меня – все мы проснулись назавтра в отличном расположении духа! Оно и еще улучшилось, когда нам сообщили, что погода на Среднем улучшилась и после полудня мы можем вылетать.

Остров Средний назван так потому, что занимает среднее положение в группе островов крошечного архипелага Седова, расположенного вблизи западного побережья острова Октябрьской Революции – самого большого из островов архипелага Северная Земля. Два других островка – Голомянный и Домашний – располагались в 17 километрах к северу и 3 километрах к югу от Среднего соответственно. Средний был аэродромом подскока для стратегической авиации и представлял собой узкую, не шире километра, едва возвышающуюся над уровнем моря песчано-гравийную косу. Еще в 1980-е годы здесь располагались пограничная застава, небольшая гостиница и комплекс обслуживания аэродрома. На острове Голомянный находились полярная станция и подразделение ПВО. Сейчас в результате бурных реформ девяностых на Среднем остались только погранзастава и заброшенные строения комплекса ПВО, на Голомянном, к счастью для нас, полярная станция сохранилась (от комплекса ПВО остались только забитые снегом дома, повергнутые в снег громадные ажурные лепестки антенн и стройные шеренги пятикубовых емкостей для топлива). Именно на станции мы планировали разместиться и провести окончательную подготовку к старту. Кроме того, я рассчитывал оставить на Голомянном своего коллегу Женю Савченко для организации постоянной радиосвязи с нашей экспедицией на маршруте от мыса Арктический до Северного полюса.

На станции с середины девяностых годов работали две семейные пары: Игорь и Галина и Толя со Светой. В полярную зиму с сентября по апрель они работали вместе, а в летнее время с апреля по сентябрь уезжали в отпуск поочередно. Поскольку мне приходилось бывать на Среднем, я хорошо знал их и всячески расписывал своим ребятам, какие отличные условия нас ждут у поистине семейного очага этого затерянного в холодной Арктике дома. Женя, прилетевший на Средний на вертолете, встречал нас. Погода была несколько мягче по градуснику (минус 27 °C), но отнюдь не по ощущениям. На Среднем всегда как-то особенно промозгло и оттого холодно – океан рядом. Если добавить к этому еще и ветерок, то, понятно, что мы, выйдя из самолета, почувствовали себя менее уютно, чем в Хатанге. На Среднем, как, пожалуй, нигде более в Арктике, мне постоянно приходилось убеждаться в великой справедливости выражения «Движение – это жизнь!» и прежде всего потому, что движение – это тепло, которого здесь всегда катастрофически не хватало. Потому, выскочив из самолета, я сразу же помчался к стоящим неподалеку машинам, с тем чтобы разобраться, кого и что и как и куда грузить. Машин было две: одна бортовая, другая с установленным в кузове кунгом, в котором, судя по летящей из трубы по ветру упругой струе дыма, было тепло. Надо сказать, что к этому времени вследствие разрушительных процессов, вызванных переходом нашей необъятной страны на рыночные отношения, действующей техники на заставе острова Средний практически не осталось, так как старая пришла в негодность, а новая не завозилась, и если бы не мудрое и рачительное хозяйствование Игоря и Толи на Голомянном, то ездить здесь было бы не на чем. Ребята просто подобрали брошенную при вынужденном отступлении с острова частей ПВО технику, восстановили ее и теперь обеспечивали не только свои интересы, но и помогали соседям-пограничникам в решении их транспортных задач. Нечего и говорить, что для нашей экспедиции эта помощь была более чем необходима.

Разгрузка, естественно, началась с собак, для которых рядом на кромке поля были натянуты доглайны. Потом нескончаемым потоком потекло все остальное. Экспедиционное снаряжение, помимо больших саней, мы загрузили в бортовую машину. Погрузка проходила несколько сумбурно, так как часть народа, невзирая на мои призывы согреться в движении, инстинктивно потянулась к курящемуся кунгу, полагая, что добыть столь необходимое для жизни тепло можно и у печки. Похоже, что именно во время этой злополучной разгрузки я и остудил горло, через которое выплескивались в окружающую пронзительно холодную среду переполнявшие меня эмоции – ведь помимо вполне понятных и необходимых при подобной работе выражений на родном языке, я еще и старался переводить выкрикиваемое для всех тех, кто нашего языка не понимал. Это обстоятельство в немалой степени способствовало дальнейшему развитию событий в неожиданном направлении.

Я приехал на станцию последним на грузовой машине. Мы все поселились в жилом доме станции с превеликими для этих условий удобствами. На этой станции в период ее расцвета трудились около 30 человек, так что проблем с размещением не было. Игорь и Толя с семействами жили здесь же. По одну сторону коридора, делившего дом на две половины, находилась вполне просторная кают-компания и туалет, выполненный в лучших традициях арктического дизайна. Братья Месснеры немедленно приступили к сортировке снаряжения и перепаковке продовольствия. Как водится, вполне уютный коридор станции моментально превратился в некий плохо организованный склад.

По традиции мы привезли ребятам продукты по заранее составленному списку, который был большим, почти на восьми листах. Это и неудивительно, так как снабжение станции, осуществлявшееся раз в году в навигацию, было крайне скудным: ни свежих овощей и фруктов, ни сыра, ни яиц и прочих вполне обычных на Большой земле продуктов. Мы по возможности пополняли их запасы, и потому каждый приезд экспедиции на станцию, хотя и представлял собой по сути некое стихийное бедствие, вносившее разлад в ее размеренную жизнь, но в то же время был вполне достойной благотворительной акцией.

Весь следующий день, 6 марта, упряжки вместе в Ульриком, Мартином и Джулией оставались на Среднем, поскольку сани требовали небольшого ремонта, а мы занимались сортировкой личных вещей. Братья Месснеры весь этот день тренировались и позировали привезенным с собой фото- и кинооператорам. Станция находится на самом берегу океана, и потому до натуры было рукой подать, к большому удовольствию снимающих. Если еще прибавить вполне реальную и данную нам в самых непосредственных ощущениях действительность, описываемую просто и красноречиво как минус 42 градуса, то можно было бы при желании отснять главные кадры, что называется, не отходя от дома.




7 марта


Утром итальянская экспедиция вместе с репортерами вылетела на старт. Днем пришли со Среднего наши упряжки. Только мы разместили собак, чье прибытие, естественно, не осталось не замеченным местными станционными собаками, пришел белый медведь. Он по-хозяйски спокойно и уверенно пересек метеоплощадку, но напуганный нашими неистовыми криками, решил для надежности ретироваться и вскоре скрылся за грядой окружавших станцию торосов. В отличие от станционных собак, которые преследовали медведя до его полной капитуляции, наши собаки, на удивление, никак не отреагировали на него. Это был явный пробел в тренировках – как-никак мы надеялись, что они вовремя предупредят нас о приближении медведя и не дадут нашей экспедиции завершиться ранее намеченного срока.

Вертолет, отвозивший итальянцев, вернулся поздно вечером. Женя, летавший с ними, рассказал, что ледовая обстановка в районе мыса Арктический была неплохой, во всяком случае, дрейфующий лед был поджат к припаю и можно было стартовать прямо с берега (ситуация для Арктического редкая, как правило, там существует полынья или ненадежный для движения совсем молодой лед). Первые несколько сотен метров по дрейфующему льду дались братьям сравнительно легко. Однако далее началась зона торошения в сочетании с глубоким рыхлым снегом, что сразу же притормозило их движение. Вдобавок ко всему появился весьма любопытный белый медведь, который решил сопровождать экспедицию на старте в ожидании того момента, когда слабый упадет… Пришлось отпугивать его восемью одиночными выстрелами. В этой ситуации Рейнхольд принял достаточно мудрое решение: перелететь на вертолете на 10 миль в сторону севера, где начинается более-менее нормальный лед и, может быть, нет медведей. Конечно же, сторонники «чистоты» эксперимента, под которой в этом случае понимается старт с берега, немедленно осудили бы это решение. Однако, как показывает многолетняя практика стартов с мыса Арктический, число экспедиций, стартовавших с берега, едва достигает половины от их общего числа, а статистика неудачных «чистых» стартов (в том числе одного с фатальным исходом) говорит о том, что решение Рейнхольда было вполне логичным.

Более никаких событий тех предстартовых дней в моей памяти не отложилось, и потому, уважаемый читатель, мы возвращаемся к началу нашего повествования, когда мы с Уиллом сидим в нашей палатке на самом берегу океана…




9 марта


Последняя ночь перед стартом выдалась вполне достойной задуманного нами предприятия, – что называется, «захотели – получайте!» Столбик термометра пополз к отметке минус 45, да что там какой-то столбик, когда налицо были гораздо более ощутимые для нас признаки похолодания. По традиции мы с Уиллом не отказывали себе в удовольствии пропустить по рюмочке чего-нибудь крепкого перед тем, как занырнуть в спальные мешки. И вот тут-то нас ожидала засада. Наш верный попутчик – широко известный в определенных кругах шотландский путешественник Jonnie по прозвищу Walker (вполне подходящее прозвище для путешественника, не так ли?!) – не выдержал первого же испытания холодом и буквально заледенел от ужаса. Пришлось отогревать его в чайнике, и только после этого он смог помочь нам с Уиллом не отступить от традиции.

Странно, что печальная судьба славного Jonnie никак меня не насторожила, и я неосмотрительно улегся спать в одном мешке. Заснул моментально, поскольку очень устал, но вскоре проснулся оттого, что меня била дрожь. Такого со мной никогда раньше не было. Замерзли ноги, и, вообще, было неуютно. Борода и усы покрылись толстым слоем инея. Короче говоря, я практически всю ночь не спал. Тем не менее в 5 часов утра я поднялся, разжег примус, обжигая руки, но отнюдь не огнем, а вследствие прикосновения к металлическим частям остывшего примуса.

Связь с базой накануне была неудачной: мы слышали Голомянный с трудом, а они нас – никак.

Утром из-за холода все делали совсем медленно, но, тем не менее, три часа до восьми прошли почти незаметно. Я доел рис, Уилл сварил себе овсяную кашу. Сходил к ребятам, они провели ночь вполне нормально (во всяком случае их не постигло разочарование, испытанное нами по поводу безвременной кончины Jonnie). Еще раз вспомнив, что движение – это жизнь, решили стартовать сегодня, и, на удивление, быстро, всего за два часа, собрались.

В десять часов мы были уже в пути. От места нашей стоянки дорога на север по припайному льду просматривалась достаточно хорошо. Я, по обыкновению, шел впереди всех на лыжах. Несмотря на громоздкость и солидный вес саней, собаки понесли легко и, догоняя меня, все время останавливались, особенное рвение проявляла шедшая за мной упряжка Ульрика. Мартин с Такако шли вторыми, замыкали процессию, естественно, предводитель с Джулией. Сначала я отклонился несколько к юго-востоку, решив, что в полдень солнце находится на востоке, а не на юге. Но, к счастью, быстренько спохватился и обошел довольно большие группы торосов.

Мы шли неплохо и, я бы сказал, довольно быстро, неосмотрительно быстро, так, как мы привыкли стартовать в прежних наших экспедициях, совершенно упустив из виду, что сейчас под нашими лыжами и собачьими лапами морской дрейфующий лед. Красиво парили собаки, светило солнце, уже как и положено ему светить в полдень идущим к северу – в спину. Жизнь казалась прекрасной, и мы все, включая собак, наслаждались этим ни с чем не сравнимым для путешественников чувством – чувством начала Большой дороги. Но счастье и радость наши были недолгими. Выбравшись из очередного лабиринта торосов, я вышел к какому-то коварному месту…

Впереди прямо по нашему курсу темнело покрытое молодым льдом разводье, и я решил пройти по его краю. Ничего предосудительного в подобной тактике нет, тем более при таких низких температурах, когда даже тонкий, пропитанный рассолом морской лед ведет себя вполне предсказуемо и на него можно не только положиться, но и пройти по нему, соблюдая, конечно же, осторожность. При этом идущий впереди лыжник, проверяя на себе безопасность выбранной дороги, должен быть уверен в том, что ведомая им команда следует строго за ним, не отклоняясь в сторону. Увы, вот этого как раз и не произошло. Идущие первыми в упряжке Ульрика Седар и Доусон, очевидно, решив, что им лучше, чем мне известно, куда следует идти, самовольно повернули вправо, как раз в сторону этого злополучного разводья. Все происшедшее далее настолько прочно врезалось мне в память, что эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами так ясно, как будто все это произошло совсем недавно…

Услышав позади крики Ульрика, я обернулся…Упряжки, чье присутствие позади себя я ощущал всего несколько мгновений назад, не было. Я увидел стоявших одиноко на небольшом куске льдины посредине разводья Седара и Доусона, свесившиеся над краем разводья нарты, удерживаемые в равновесии висящим на их заднике Ульриком, парящее на морозе разводье между ними и торчащие из воды собачьи головы. Времени на раздумье не было. Я развернулся и, пренебрегая всякой осторожностью, напрямик, по тонкому и совершенно безнадежному льду, ринулся в сторону собак. Не проскочив и двух шагов, я почувствовал, что погружаюсь в воду. К счастью, на мне был комбинезон с «Gore-Tex», и потому вода не сразу пробилась к моему еще разогретому ходьбой телу, но стала довольно бойко поступать в маклаки и рукавицы. К счастью, моя левая, не совсем необходимая в данной ситуации лыжа, отстегнулась, вторая, увы, оставалась на месте, ограничивая свободу маневра. Я перевернулся на спину и погреб, ломая лед, к спасительному островку, на котором находились незадачливые искатели приключений. Не без труда, буквально отстрелив вторую лыжу, я выбрался на льдину. То что я увидел повергло меня в шок. Доглайн, удерживаемый с одной стороны Седаром и Доусоном, а с другой тяжело груженными нартами, был натянут, как струна. Вторая пара собак упряжки, среди которых был, конечно же, Дизель, была полностью под водой. Головы остальных торчали, как мохнатые поплавки, среди битого льда. Это было страшно. Я лег на льдину и попытался за уходящие в чернильную глубину поводки вытащить этих бедняг. Максимум, чего мне удалось добиться, это извлечь на поверхность их носы, но и это было уже что-то… Прошло несколько долгих секунд, пока я сообразил, что надо как можно скорее ослабить доглайн, и единственным способом сделать это, исключая, конечно, вариант сталкивания Седара и Доусона в воду, было отрезать их поводки. Для этого мне пришлось на мгновение отпустить поводки Дизеля. И сразу же, получив необходимую свободу, все находившиеся в воде девять собак упряжки всплыли на поверхность. И тут же одновременно произошло то, что и должно было произойти. Ульрик, пытавшийся со своей стороны подтянуть доглайн и потому опиравшийся на него, как на натянутый канат, потеряв опору соскользнул в воду, но, к счастью, был вытащен на лед подоспевшим к этому времени Мартином. Все описываемое произошло настолько быстро, что остальные упряжки подошли к месту события, когда водная часть этого незапланированного приключения завершилась. Я по-прежнему занимал независимую позицию на одинокой льдине в своем покрытом коркой льда комбинезоне, держа за поводки невольных виновников приключения. Ульрик, флисовая куртка которого на этом морозе превратилась в нечто изваянное из материала, обладающего памятью формы, находился в несколько странной позе и, по-видимому, ничего не мог с этим поделать. Остальные собаки, вытащенные на лед Мартином и Уиллом, приводили себя в порядок после столь внезапного купания и, к счастью, не проявляли видимых признаков беспокойства по поводу произошедшего. Это было, пожалуй, единственным светлым пятном в сразу потерявшей прежнюю радужную окраску картине первого утра нашей экспедиции.

Как обычно и случается, в самый разгар нашего злоключения прилетел вертолет. На борту его находился Гордон, который снимал, точнее, должен был снимать наш старт. Если мне не изменяет память в тот момент у всех участников экспедиции было скорее ощущение ее финиша. Надо было срочно ставить лагерь, отогревать промокших и сушить их одежду.

Прежде чем разбить палатку, мы решили перебраться на более спокойное место, которое нашли примерно в 200 метрах от места происшествия. Повсюду, насколько хватало глаз, нас окружали небольшие поляны молодого льда, разделенные свежими зонами торошения. По бутылочного цвета обломкам льда в торосах можно было заключить, что толщина льда под нами не более 40 сантиметров, что делало наше временное пристанище крайне ненадежным и опасным. Но выхода не было – Ульрика надо было отогревать и сушить. Я принес ему в палатку дополнительный примус и оставил его греться. Сам же вместе с Мартином и Такако занялся разгрузкой нарт Ульрика, с тем чтобы перетащить их к месту нового лагеря. Две другие упряжки перевели своим ходом, нащупав дорогу. Работа была довольно трудная, и мы изрядно намаялись. Я ощущал себя вполне прилично (по сравнению с Ульриком): ноги согрелись, некий дискомфорт был, пожалуй, только в кончиках больших пальцев рук, которых я не чувствовал, но это были сущие пустяки по сравнению с тем, что могло бы произойти, пойди развитие событий по-иному. Главным было то, что мы не потеряли собак, да и сами пострадали не сильно. Глядя на этот наш первый лагерь, я невольно вспомнил слова из песни Александра Дольского: «Мы скрылись из глаз не в дали, а вблизи…», но тут же на более оптимистической ноте допел бы уже из любимого Высоцкого: «Скажи еще спасибо, что живой!». Находясь на этом льду, мы все время ощущали, что он буквально дышит, слышали постоянный скрип торошения. В целом, местечко это довольно зыбкое. Назавтра продолжим поиски выхода на более надежный лед. Нам бы только ночь продержаться. Судя по торосам, скорее всего, не обойдется без нашего излюбленного инструмента для крушения льда – односторонней и специально заточенной кирки. Придется пойти помедленнее, осмотрительнее и не так бойко, как привыкли.

Только тогда, когда я залез в нашу с Уиллом палатку, я почувствовал, что ноги мои в промокших маклаках задубели, а пальцы рук потеряли «всякий интерес к жизни», хотя я сменил рукавицы. Пора было заняться собой. Уилл, видя мое страдальческое состояние, сразу приготовил мне какую-то похлебку из сушеной смородины и горячего молока. Эта энергетическая смесь меня здорово взбодрила, и я, вдохновленный этим, отправил на помощь моему утомленному организму еще и чашку горячего какао. Теперь можно было подумать и о более существенном. Оно не замедлило появиться в виде достойной сегодняшнего дня порции мяса карибу. Жизнь возвращалась неторопливо, но уверенно.

Мы уже завершали вечерять, когда услышали вертолет. Он прошел над нами в направлении Арктического. Нам оставалось только гадать о причинах, побудивших вертолет вылететь в столь неурочное время. Может быть, кто-то подал сигнал бедствия? Пока не знаем – связи нет.

Вот так и закончился полный приключений первый день пути. Мы с Уиллом сразу вспомнили первую канадскую подготовительную экспедицию в 1992 году в Гудзоновом заливе. Мицура и Уилл тоже провалились под лед в первый же день. Помню, Трансантарктика тоже начиналась достаточно знаменательно: мы сломали двое саней из трех. В общем, если все неприятности проследить, получается, что они – хорошие предвестники будущего успеха. Дай бог, чтобы это было в последний раз.

Сегодня прошли всего три километра на север. Температура по-прежнему за минус 40 градусов, но ветер северо-восточный, и, в общем, пока ничего.




11 марта


Чувствительный удар. Ну что ж!
Все, слава Богу, живы!
Собак и нас колотит дрожь,
И балом правит молодежь
Разумно, боязливо…
Погода портилась, и лед
Скрипел, грозя раздаться.
Наш след, который вел вперед,
Хранил надежду на отход
И звал нас возвращаться.


Мы по-прежнему на старом месте. Утро, почти 11 часов. Температура с утра минус 41 градус, и дымка такая, что солнца не видно, и движение льда вокруг продолжалось, и полынья, которая вчера была совсем незаметная, рядом с лагерем расширилась.

Нам нужно было срочно найти варианты, как выбраться из этой ситуации. Да еще кашель меня донимает, и это меня очень беспокоит. Конечно, лечусь потихоньку, но как хватану холодного воздуха, опять все лечение насмарку.

Чтобы наметить возможные пути отхода, решили пойти на разведку. В условиях ухудшающейся видимости отправились вчетвером: я, Уилл, Такако и Мартин. Пошли в основном, нужном нам направлении: на север – северо-запад. Важно было внимательно следить за тем, чтобы не потерять шансы вернуться назад, в лагерь. Чтобы следы оставались более четкими, я попросил ребят буквально топтать тропу, с тем чтобы на обратном пути след можно было бы легко найти.

В общем, шли мы по довольно хорошему льду. Ну как сказать хорошему? Во всяком случае казавшемуся более надежным, чем тот, на котором мы устроили наш лагерь. В основном это были мелкие и средние по размеру поляны белого и серо-белого льда и сморози битого льда. На стыках полян было заметно движение льдов, трещины, что называется, дышали – сходились и расходились на наших глазах, так что приходилось присматривать варианты возможного отхода, прежде чем переходить с одной такой поляны на другую.

Примерно через полтора часа мы вышли через гряду мелкого битого льда на огромное ровное поле однолетнего льда, простиравшееся в северном направлении насколько хватало видимости, заметно ухудшившейся к тому времени из-за поземка. Мы с Уиллом решили, что это место вполне подошло бы для перемещения сюда нашего лагеря, во всяком случае, здесь мы бы чувствовали себя в большей безопасности.

Вдохновленные находкой, Мартин и Такако, предложили пойти дальше, но я сказал: «Давайте возвращаться». Ветер усилился, причем стал южным – юго-западным, и существовал вполне реальный риск быть оторванными от нашего лагеря по одной из тех многочисленных трещин, которые нам встречались на пути сюда. Кроме того, поземок быстро заметал следы, и надо было торопиться. Я всячески поторапливал народ и шел впереди по следу. Иногда след вообще не просматривался, а в двух местах из-за относительного смещения льдин он вообще пропал и пришлось искать его, двигаясь в выбранном направлении.

Вернувшись в лагерь, мы рассказали Ульрику, который второй день, не вылезая из палатки, сушил свою промокшую одежду, о том, что можно перебраться на новое место, которое мы отыскали. Но неожиданно от него и от Мартина поступило другое предложение, которое было поддержано девушками: по нашему следу вернуться назад на припайный лед в точку нашего старта, с тем чтобы переждать непогоду.

Это был, пожалуй, переломный момент экспедиции, решивший ее судьбу. Дело в том, что простудившись на Среднем, я чувствовал, что здоровье мое ухудшается, у меня начался сильный кашель, озноб. Появилась вызванная плохим самочувствием апатия, поэтому я даже не пытался отстаивать свою точку зрения о необходимости и целесообразности в нашей ситуации движения вперед. Похожее происходило и с Уиллом. Сейчас, по прошествии времени, я думаю, что если бы все повернулось иначе и мы продолжили бы путь, команда наша не распалась бы и экспедиция состоялась бы так, как планировалось. Однако в тот момент мы согласились вернуться, потому что оставаться на этом льду было очень опасно.

Погода тем временем ухудшалась на глазах. Видимость упала до 200 метров, ветер усилился. После небольшого перекуса в палатке мы с Уиллом нашли след нашей упряжки. Он был виден хорошо, и, обозначив это место вехой, мы начали собирать лагерь. Сборы были долгими, как и случается в такую погоду. Первой пошла упряжка Уилла, я – впереди с ледорубом. Шли по следу, но увы недолго – через полкилометра я наткнулся на сеть трещин, прямо пересекающих след. Пройти такие трещины нелегкое дело, особенно в условиях плохой видимости и необходимости поворачивать упряжки резко под углом, чтобы проскочить мосты в наиболее узком месте. Поэтому мы остановились и вместе с Ульриком и Мартином пошли в разные стороны искать лучшее и безопасное продолжение. Лед ни слева, ни справа нам не понравился. Пришлось выбрать наименьшее из зол и уклониться вправо. Пройдя через большое поле молодого льда, мы вскоре вышли на битые поля однолетнего льда. Я предложил остаться на одном заснеженном поле, выглядевшем вполне пристойно на окружающем его фоне. Мое решение приняли, вернулись за упряжками, но когда мы возвратились, ситуация изменилась. Поле уже не выглядело таким надежным, через него прошли трещины, а состояние льда менялось настолько часто и быстро, что нам приходилось непрерывно искать новую дорогу, каждый раз возвращаясь, потому что старая дорога уже перекрывалась большими разводьями.

К этому времени уже начало смеркаться. Мы все сильно устали. Никто не обращал уже внимания на обмороженные лица, главной задачей было найти место, где можно было бы расположить лагерь.

Пришлось возвращаться обратно на след и принимать решение остановиться на поле молодого льда, не внушавшем никакого доверия, но делать было нечего. Уже в наступающей темноте, при сильном ветре с юго-запада мы разбили лагерь и решили переночевать здесь, а завтра, то есть сегодня, устроить день отдыха в надежде на то, что поле не расколет.

На наше счастье, поле не раскололо, хотя торошение продолжалось всю ночь. Наутро только наш островок, где стояли три упряжки и три палатки, более-менее уцелел, а вокруг были сплошные наслоения тонкого льда, из которого собственно и состояло наше поле. Погода с утра была теплой – всего градусов 20 мороза, но ветер усиливался и постепенно принял поземно-шквалистый характер юго-западного направления.

Утром Ульрик встал раньше всех (мы с Уиллом были просто физически не в состоянии составить ему компанию), обошел окрестности нашей льдины и увидел (видимость утром была получше) практически то место, откуда мы стартовали – оно легко идентифицировалось на белой ретушированной непогодой линии горизонта по пирамиде триангуляционного знака. В тот день Ульрик выглядел намного энергичнее и целеустремленнее нас, пытаясь отыскать кратчайшую дорогу к спасительному припаю. Прихватив с собой столь же энергичную Джулию, он отправился с ледорубом рушить две преграды, которые отделяли нас от намеченной цели. Мне и Уиллу перспектива возвращения уже не казалась абсурдной, и, более того, повинуясь настойчивым призывам наших расстроенных и требующих немедленной починки организмов, мы всячески желали нашему юному предводителю успехов в его энергичных действиях. Кроме наших организмов починки требовали и наши нарты, и, конечно же, пережидать непогоду правильнее было на хорошем льду.

Благодаря, в основном, усилиям Ульрика мы вскоре выскочили на хороший лед. Все бы ничего, если бы не кашель, замучивший почти всех, за исключением девчонок (вот и рассуждай после этого о хрупкости и слабости женских организмов!). Похоже, я страдал больше остальных. Бежать за санями было трудно – воздуха не хватает, кашель одолевает. Сейчас я понимаю, что это было воспаление легких.

Из-за этой напасти этот участок пути показался мне очень трудным. Но мы с Ульриком были впереди. Он сначала бежал первым, я старался не отставать, потом, когда мы вышли на ровный лед, сели оба на сани и поехали. Ехали нормально, пока не наткнулись на заметенную снегом припайную трещину, которая начала расширяться под действием усилившегося юго-западного ветра. Собаки проскочили ее легко, но сани провалились, к счастью, только частично. Пришлось их опять разгружать, с тем чтобы перебраться на другую сторону. По нашему следу пройти уже было нельзя, нужно было каждый раз пересекать трещину в новом направлении. Я остался с упряжкой Ульрика, а он помчался навстречу ребятам предупредить их об опасности.

Лагерь начали ставить на месте, где снега было навалом, чтобы собакам было удобно спать и они могли поесть снега. Было еще рано, где-то часов пять вечера.




12 марта


Страшней всего, когда беда
Внезапно подкрадется.
Как оказалось, не всегда
«Где тонко – там и рвется».


Час дня. Мы находимся на припайном льду примерно в двух километрах от того места, откуда мы стартовали три дня назад.

Вчера поставили лагерь не без труда, потому что палатки вырывались из рук, не слушались, палки никуда не вставлялись, руки скользили, не хватало всего. Я сначала помог Ульрику поставить палатку, потому что Уилл работал с упряжками Джулии. Потом вернулся к себе, чтобы поставить нашу с Уиллом палатку.

В палатке все заснеженное. В такие минуты мне всегда, вспоминается антарктическая «манная каша» – проникающая повсюду мельчайшая снежная пыль, покрывающая все внутри палатки.

Готовясь пережидать непогоду, я обложил палатку массивными снежными кирпичами, дополнительно укрепил оттяжки и забрался внутрь. Для начала мы с Уиллом попили энергетического напитка, произведенного фирмой «Шакли», чтобы восстановить водный баланс и откашляться. И тут такие слабость и дрема охватили меня, что, буквально на локте, не раздеваясь, я глубоко заснул, как провалился. Проснулся оттого, что ноги очень замерзли, – неудивительно, если учесть, что я лежал поверх спального мешка. Пришлось ноги отогревать над печкой.

Хотя аппетита особого не было, Уилл задумал приготовить рис с рыбой. Рыбу распарили на сковороде с водой, рис сварили наспех, потому что я должен был выйти на связь. Перекусили без особого аппетита.

Я выполз из палатки. Светила полная луна со стороны юго-запада, откуда дул ветер, небо было ясным, температура понижалась. Пришел к Мартину и Ульрику, при свете бензиновой лампы там, было светлее и оптимистичнее, чем в нашей палатке. Ребята готовились к ужину. Мартин тоже довольно плохо себя чувствовал. Он сидел, немножко съежившись, в углу.

Когда на радиоволне появился Голомянный, я узнал Женин голос. «Голомянный, Голомянный, привет, привет!», и оказалось, что они нас слышат тоже неплохо. После взаимных приветствий выяснилось: они рады, что мы с ними наконец-то связались, так как не имели от нас никаких известий уже два дня и решили завтра вылететь на поиски, но, слава богу, все обошлось, мы все целы и здоровы. Я сказал, что мы за два дня перебрались на хороший лед и побудем здесь в ожидании улучшения погоды и самочувствия, что мы потратили немножко топлива и еды, дабы облегчить сани, попросил, чтобы для нас, если представится возможность, провели вертолетную разведку. По словам Жени, такая возможность появилась в связи с неожиданным для нас прибытием на Средний еще одной команды, собиравшейся пересечь океан на лыжах. Это были ребята из Южной Кореи. Как раз на сегодня был намечен их вылет на Арктический. Обратным рейсом вертолет прилетит к нам, возьмет кого-нибудь на борт и пролетит немного к северу, с тем чтобы посмотреть, какой лед впереди.

И вот мы сидим в палатках и уже два часа ожидаем вертолет. Впрочем, сегодня весь день мы в каком-то расслаблении. Вчера по связи сообщили, что братья Месснеры эвакуировались после двух дней приключений. Я вспомнил о вертолете, пролетавшим над нашим лагерем в первую ночь, – это как раз и был вертолет, эвакуировавший итальянскую экспедицию. Точно не понял причину их отъезда, но главное, что с ними все в порядке, никто из них не обморозился и не пострадал. Очевидно, они столкнулись с каким-то очень большим препятствием и решили не искушать судьбу и уехать, пока не поздно. В общем-то, это была достаточно неожиданная новость, особенно если учесть опыт и подготовку Рейнхольда. Хорошо еще, что на этом этапе все завершилось без жертв – очень непростой участок маршрута от мыса Арктический.

Мы обсудили эту новость. Безусловно, путешествие в одиночку, вдвоем или небольшими группами на лыжах, в самостоятельном режиме или с подбросом значительно отличается от того способа передвижения, который избрали мы, – с собаками, с тяжелыми нартами, потому что у нас, как правило, ограничена возможность поиска лучшего пути. Вот мы идем по дороге, которая кажется более-менее хорошей, но если мы уткнулись во что-то непреодолимое или надо изменить курс, то, как правило, развернуться достаточно трудно. Даже обычный разворот на месте требует очень больших усилий: нужно повернуть всех собак с упряжками, с перегруженными нартами, а если приходится идти по битому льду, сморози молодого серого льда и наслоений битого многолетнего, просто необходима большая доля везения, чтобы все это получилось.

Вчера была пурга, а сегодня день хороший, с утра минус 37 градусов, ясное солнце. А если бы такая погода была позавчера, захотели бы мы возвращаться? Но все случается тогда, когда случается, и с этим ничего не поделаешь. Надежда на то, что с вертолета мы рассмотрим подходящую дорогу, конечно, оставалась, но шансов воспользоваться ею было мало, так как ситуация в районе мыса меняется очень быстро, и потому было важно получить общее представление о ледовой обстановке.

Основная опасность подстерегает нас не при самом движении, когда мы можем мгновенно среагировать на любую смену обстановки, а во время ночевки. Ночевки на молодом льду в условиях подвижек достаточно сложны, потому что эвакуацию невозможно произвести быстро, а ситуация может потребовать молниеносных действий.

У Джулии вчера был день рождения. Сначала все предполагали, что у нее день рождения 14 марта, Уилл думал, что 19-го, а я кашлял и ничего не знал. Оттого немножко скомканно все получилось – поздравляли именинницу по очереди сегодня. А завтра у моей Наташеньки день рождения, а я сижу здесь, далеко от нее. Но все-таки ближе, чем мог бы, если бы мы начали движение в нужном направлении.

Первые два дня, проведенные на морском льду показали, что и собакам нашим необходима тренировка для того, чтобы они этот самый лед почувствовали так, как только, пожалуй, собаки могут чувствовать: скрытые снегом трещины, воду и прочие малоприятные и просто опасные для путешественников вещи. Вчера яркий пример отсутствия такой чувствительности «в полный собачий рост» продемонстрировал Айдар – одна из собак упряжки Ульрика. Во время очередного разворота (поскольку мы не нашли подходящего места для ночевки и решили отправиться на прежнее место) он вырвался из постромок и побежал сам по себе. Упряжка уже перебралась на другую сторону, а он спокойно пошел по молодому льду, провалился, поплыл и выбрался на другой берег. По-видимому, пес совершенно не отдавал себе отчета в том, куда он бредет и что делает. Поэтому пока не приходится, увы, рассчитывать на то, что собаки будут следовать строго по следу, никуда не отклоняясь, что особенно необходимо при пересечении опасных участков тонкого льда. В тех местах, где нужно балансировать на краю с опасным участком дороги или где проход узкий, лидирующих собак, по крайней мере в первое время, придется брать за поводок, потому что любое их отклонение от маршрута грозит теми же неприятностями, которые случились с нами в первый день. В этом вся сложность путешествия на собаках по морскому льду.

Сегодня ночью мне удалось пропотеть довольно сильно, и с утра я переоделся в другую одежду, в общем-то, надеюсь перебороть свою слабость. Слабость, конечно, утомляет. Казалось бы, все должно получаться, да вот руки не слушаются – судорогой сводит, и кашель донимает. Ульрик кормит нас антибиотиками, и это, пожалуй, единственный выход, чтобы как-то встать на ноги в прямом и переносном смыслах. Ясно, что состояние не ахти какое. Уилл тоже говорит, что никогда не ощущал себя таким слабым, как в эти дни. Оба надеемся на эту передышку – несколько дней пересидеть и поправиться. Спим сейчас нормально, подолгу. Питание еще не очень наладилось, но это все преходящее. Хотя мужской состав команды и подкачал малость, однако женщины держатся молодцом, да и собаки находятся в норме.

Вертолет прилетел часа в три, даже, можно сказать, в полчетвертого. До его прилета мы пребывали в полудреме-полубдении, в готовности лежали на спальных мешках, жгли горючее, наслаждались тишиной и безветрием. Хотя температура наружного воздуха была минус 37 градусов, в палатке было вполне сносно.

Такако приходила на видеоинтервью с Уиллом, пытала его всячески по поводу произошедшего и будущих перспектив. Прилет вертолета спас Уилла, и мы вчетвером к нему понеслись: я, Уилл, Ульрик и Мартин. Оставили двух девушек в лагере. Полетели строго на север на маленькой высоте, на небольшой скорости. Перед нами открывалось сплошное безобразие: ломаный лед, разводья, трещины. И так это продолжалось с небольшими перерывами. Увидели две обширные полыньи, поднялись повыше… Восточнее все выглядело как будто лучше, но чтобы найти место, достаточно надежное, нужно было лететь, конечно, дальше. Только где-то после тридцатого километра пути пошли большие ледяные поля, где можно было, в принципе, обосноваться для старта.

После этого обзора мы так и решили: вернемся сюда 15 марта. Вертолет все равно будет забирать часть экспедиции корейцев, которые были высажены сегодня на Арктическом – всего восемь человек: собственно команда из пяти человек и три журналиста, которых и надо было вывезти. Тогда можно будет и осуществить нашу переброску. Придется стартовать таким образом, поскольку другого выхода нет, иначе можем потерять здесь все силы и даже собак, да так и не стартуем.

Все согласились, что нужно лететь. Приземляясь уже в лагере, поняли что в наше отсутствие что-то стряслось. Стас, командир вертолета, заметил медведя метрах в сорока от лагеря. Когда мы выскочили из кабины, выяснилось, что девчонки расстреляли почти весь запас ракет, чтобы отогнать этого медведя. На него никакого впечатления не произвели ни крики, ни выстрелы. Джулии пришлось стрелять пулей, и она, похоже, ранила его.

Медведь подошел к лагерю настолько близко, что его следы были на расстоянии нескольких метров от наших собак, которые, по словам Такако, никак на медведя не реагировали, то есть вели себя так, как на Голомянном. Это, конечно, делало честь их выдержке, но никак не могло нас порадовать. Слава богу, что медведь не придавил никого – ведь собаки были привязаны и даже при желании не смогли бы убежать.

Ульрик с Мартином, взяв карабины, помчались за медведем в торосы, но увидели, что его не догнать, что, истекая кровью, он уходит. Оставлять его живым мы посчитали опасным, поэтому подняли вертолет в воздух и нашли медведя по следам крови довольно быстро: уже минут через пять из открытой двери метким выстрелом Ульрик уложил медведя. Я стоял за его спиной и видел, как это произошло.

Это происшествие, понятно, всех нас крайне расстроило. Особенно переживала Джулия, ранившая его. Мы ее успокаивали, как могли – ведь она вынуждена была так поступить.

Такако отморозила пальцы, стреляя из ракетницы. И еще раз наши девушки показали, что являются полноправными, если не сказать большего, участниками экспедиции, – не растерялись и отпугнули медведя.

Мой кашель как будто стал полегче. Хотя настроение не ахти какое, поскольку все как-то неудачно складывалось: и купание, и простуда, и полная неопределенность со стартом, и в довершение всего этот несчастный медведь. Ульрик с Мартином тоже заметно расстроены. Уилл сказал мне, что они недовольны тем, как он, предводитель, разруливает сложившуюся ситуацию. Обстановка в команде становилась крайне напряженной, близкой к той, которая сложилась во время последней тренировочной экспедиции в 1994 году, но с той существенной разницей, что сейчас это была не тренировка и отступать нам было просто некуда.

Я-то понимал, что никакой вины Уилла в том, что произошло, нет, надо было совместными усилиями наладить нормальные отношения, без которых начинать подобную экспедицию было просто-напросто нельзя. Я успокоил его, сказав, что все образуется, как только мы начнем движение, особенно если нам удастся переброситься на вертолете в тот район, который мы наметили сегодня во время разведывательного полета. По крайней мере, лед там выглядел более надежно и позволял рассчитывать на неплохое начало даже с нашими перегруженными нартами. Для этого нам следовало переждать здесь числа до пятнадцатого. Я надеялся в душе, что этот перерыв пойдет всем нам на пользу: мы с Уиллом восстановим пошатнувшееся здоровье, у ребят немного поулягутся эмоции, и все образуется. Однако я тогда даже не мог себе представить, каким образом эта сложная ситуация разрешится в самое ближайшее время.




13 марта


Метет, темно. Девять часов вечера.

С днем рождения, моя дорогая Натулечка, любимая, хорошая.

Сегодня неожиданно и совершенно некстати свалилась и сейчас в полную силу неистовствует самая что ни на есть настоящая пурга. Все-таки, как ни крути, понедельник тринадцатого (несмотря на твой день рождения) остается понедельником тринадцатого, и вот оно подтверждение этого – непогода, дав нам всего день передышки, вернулась. Сейчас ветер, наверное, метров 20–25 в секунду, видимость плохая. Настроение с утра под стать погоде: вспомнил вчерашние слова Ульрика о неготовности команды, о том, что он сомневается в выполнимости всего задуманного нами предприятия.

Вчера к ночи чертовски похолодало, температура упала до минус 43 градусов. Но в мешке было уютно и тепло. Правда в середине ночи я почувствовал, что мокрый, как мышь. Ну, думаю, опять этот поганый кашель, неужели в легкие все спустилось, хотя я предусмотрительно надел совершенно другое белье, тонкое и без всякого утеплителя, только в носки сунул каталитические обогреватели, которые, кстати, очень хорошо работают. Тем не менее проснулся от этого, не совсем приятного ощущения и сразу же почувствовал, что погода изменилась. Прежде всего мне показалось, что потеплело. Изменения температуры чувствуешь сразу: если из щели мешка высовываешь нос и его не обжигает, то это значит, что температура значительно выше минус сорока градусов, при которой мы засыпали. Я сразу же списал ночное отпотевание на счет внезапного изменения температуры окружающего воздуха, и эта версия понравилась мне много больше. Уилл тоже пробурчал из своего мешка: «Виктор, что-то потеплело». Это окончательно убедило меня в том, что мои чувства меня не обманывают. После этого пробуждения сон не возвращался, да и было уже примерно полдевятого утра, светлело. Снаружи было тихо. Видно было, что день пасмурный, потому-то, наверное, и потеплело. Так, в полудреме, я провалялся до одиннадцати часов, покашливая и ощущая ломоту в спине, размышляя, что после вчерашнего разговора представляется удобный случай принять всем решение закончить экспедицию, не начав ее, поскольку подготовка к ней могла быть и лучше. Однако не поздновато ли, заехав так далеко, менять решение?

Аргумент Ульрика о том, что даже если нас доставят на 82-ю параллель, то все равно на границе паковых льдов будет не найти места для ночевки, не показался мне очень убедительным, потому что поля многолетнего льда там весьма распространены и всегда можно выбрать участок, где палатки и собаки будут в безопасности. И, тем не менее, мне показалось, что решение отказаться от участия в экспедиции Ульрик принял еще до нашего вчерашнего разговора. Уилл выглядел очень подавленным и периодически, как сомнамбула, повторял: «Я не могу в это поверить». Он сказал мне что если Ульрик откажется от участия в экспедиции, то Мартин, скорее всего, последует его примеру. Ситуация развивалась по самому мрачному и неожиданному сценарию.

В шесть часов вечера мы собрались у нас в палатке. Пришли все, сели в кружок. Ульрик опять изложил свою точку зрения. Каждый высказался. Уилл сказал, что он собирается продолжать поход. До этого он спросил, готов ли я пойти с ним. Я ответил: «Да, я с тобой пойду, если все так случится, мы вдвоем на одной упряжке дотянем, не впервой». Об этом было сообщено команде. Мне не хотелось говорить за других, к тому же я думаю, что одна упряжка и два человека еще сохраняют мобильность, позволяющую ориентироваться в сложной ситуации.

Мартин подтвердил свое решение выйти из игры, если Ульрик уйдет, заявив при этом, что Ульрик в последние дни был единственным лидером команды, который всех вел. Практически так оно и было, потому что мы с Уиллом были пока явно не в форме и подчинялись общему движению группы. С этим упреком нам пришлось согласиться, хотя, конечно, ни у кого из присутствующих и, прежде всего, у нас с Уиллом не возникало и тени сомнения, что это лидерство Ульрика – явление временное и вынужденное. Команда стала распадаться на глазах. Я для себя решение принял – стоять до последнего. Меня больше заботило то, каким образом можно выйти из этого положения с минимальными последствиями для дела, которое мы начали с Уиллом три года назад и, естественно, хотели завершить достойно.

Основная проблема, как мне казалось, состояла в том, что команда разделилась на два лагеря прежде всего по возрастному принципу и связанным с этим различием в понимании и оценке ситуации. С одной стороны, Уилл и я, с другой – Ульрик и Мартин как часть Ульрика. Джулия и Такако были где-то между нами, склоняясь, опять же в силу возраста, к позиции Ульрика. В этом противостоянии, как это ни странно, несмотря на возраст, Ульрик демонстрировал более взвешенный и осторожный подход в оценке наших перспектив. Первая неудача, связанная, прежде всего, с отсутствием достаточного жизненного опыта и опыта движения с собаками по морскому льду в условиях быстро меняющейся обстановки, а также надлежащей тренировки собак, привела к скоропалительной, с моей точки зрения, переоценке Ульриком способности команды противостоять подобным случаям в принципе. Это было главным отличием его видения от нашего с Уиллом. В прошлых экспедициях нам приходилось сталкиваться с похожими ситуациями, но это не мешало нам, сделав необходимые выводы, не отступать от намеченного. Значительную роль сыграло и то обстоятельство, что в самый критический момент мы с Уиллом были не в состоянии взять ситуацию под свой полный и беспрекословный контроль. Сейчас мы оба были готовы это сделать, что означало для Ульрика подчиниться и продолжить экспедицию. Этого он делать не хотел, его доверие к стилю руководства командой, демонстрируемому Уиллом в последнее время, было окончательно подорвано. И в то же время он понимал, что и мы с Уиллом ни при каких обстоятельствах не перейдем в его подчинение. В этой ситуации ему оставалось только уйти, что он и собирался сделать. С моей точки зрения, этот поступок никак не мог быть оправдан на том этапе, на котором мы находились, – когда часы были пущены и время наше пошло. Своим уходом он ставил под угрозу всю экспедицию, рассчитанную и подготовленную для участия шести человек и трех собачьих упряжек. С уходом одного человека возникал дисбаланс в нашей излюбленной и проверенной многими экспедициями расстановке сил: вся команда разбивалась на три практически автономные мобильные двойки, способные выжить самостоятельно даже в случае вынужденного их разделения, вызванного погодными или ледовыми условиями. В нашем случае один из участников оставался без пары и вынужден был управлять упряжкой и решать все проблемы своего жизнеобеспечения практически в одиночку.

Я попытался выйти на радиосвязь, но связи, естественно, не было, так как погода изменилась и свирепая пурга метет изо всех сил – с трудом можно различить палатки. Если бы не огоньки в них, то вообще не видно было бы, где они и как стоят. Собаки свернулись клубочками и спят.

Я поговорил с Ульриком и Мартином. Похоже было, что они не собирались менять своего решения. Точнее, Ульрик не собирался, а Мартин, не имевший собственной позиции в данном вопросе, полностью ориентировался на Ульрика. Это означало, что часть собак нужно будет возвращать домой через Санкт-Петербург со всеми вытекающими из этого дополнительными проблемами, связанными с получением виз и прохождением таможни. Но это было вторым вопросом, во всяком случае для нас, собирающихся продолжить маршрут. Нам надо было в кратчайшие сроки реорганизовать наши поредевшие порядки и начинать экспедицию. Это все мы реально могли бы проделать только в базовом лагере.

Примечательно, что после некоторых колебаний Джулия и Такако решили остаться в экспедиции. Возможно, что решающим фактором, повлиявшим на их выбор, был мой уверенный утвердительный ответ на вопрос Джулии, заданный мне украдкой: «Виктор, а ты уверен, что без Ульрика сможешь отыскать Северный полюс?». Я бы, конечно, отвечал не так уверенно, если бы меня спросили, смогу ли я отыскать полюс без солнца или, на худой конец, без GPS, но вопрос прозвучал именно так, как он прозвучал, и ответ мой не заставил себя ждать.

Возникала в этой связи еще проблема с собаками. Дело в том, что Уилл, собиравшийся по завершении этой экспедиции отказаться от содержания собак у себя на ранчо в Миннесоте, обещал передать упряжки молодому поколению полярных путешественников, каковыми и являлись Ульрик, Мартин и Джулия. Сейчас же, в случае если Ульрик и Мартин заберут своих (точнее Уилловских) собак, то Джулия и Такако останутся без упряжки. Мы с Уиллом подготовили вариант продолжения (правда очень сырой) экспедиции и в этом случае. У девушек оставался шанс присоединиться к нам на Северном полюсе, чтобы оттуда вместе с нами тащить каноэ к канадскому берегу. Правда, это было бы, мягко говоря, несколько раньше, чем мы предполагали, километров этак на 800. Но все же лучше, чем вообще не участвовать в экспедиции, к которой готовились. Завтра опять соберемся, будем решать, что и как делать, у нас есть еще целый день до прилета вертолета, а при такой погоде, может, и больше.

Корейцы, которых вчера высадили на Арктический, неизвестно где сейчас. Слава богу, если не успели выйти на лед, так как при таком ветре подвижка льда очень сильная, и они не смогут разобраться со всем, что там делается. Надеюсь, что они сидят на берегу. Жаль, связи ни с кем нет, и поэтому мы не знаем, что творится вокруг. Остается только пережидать непогоду и ждать новостей.

В надежде поднять настроение я сварил любимых макарон – не помогло. Сидим молча с Уиллом и слушаем, как палатка скрипит и трепещет под натиском ветра. Эта палатка, изготовленная фирмой «Wild Country», показалась мне более шумной на ветру, чем наша антарктическая «North Face», и в ней как-то менее уютно.

Уилл смотрит отрешенно на мерцающий огонек примуса. Свечка тоже мерцает тихо и печально. У ребят в палатке, конечно, поуютнее – все организовано получше. В тот вечер мне хотелось, чтобы у них было бы лучше организовано в головах, но, увы! У нас с Уиллом, как правило, в палатке ужасный беспорядок и бороться с этим, я уверен, уже невозможно. Как-никак, мы вместе с ним провели в палатке в общей сложности более полугода и в течение всего этого времени, если и возникали робкие и одиночные попытки как-то благообразить наш быт, все они позорно проваливались. Вот и сегодня пробовали бороться, но быстро прекратили это занятие за явной бесперспективностью, да и все мысли заняты другим. Но, надеюсь, из этой ситуации мы выберемся. Главное, не потерять никого и ничего.




14 марта


Когда между «Не быть и Быть»
Лишь тонкий слой палатки,
Нельзя друг друга подводить,
Не правда ли, ребятки?!…


12 часов дня. Все та же злополучная точка старта. Пурга третий день, не можем никуда двигаться, еще и по причине известных событий… Вчера весь день продолжались хождения между палатками для совместных и раздельных консультаций по поводу реорганизации команды.

Погода свирепствовала. Мело неустанно и беспросветно. За ночь некоторые собаки оказались погребенными под снегом, пришлось их откапывать. Точно так же, как мы делали в Антарктике, когда периодически во время затяжной пурги приходилось вытаскивать собак на поверхность, поскольку они, уходя в снег, теряли возможность нормально дышать.

Радиосвязь состоялась вчера вечером. В результате обсуждений выяснилось, что, поскольку Джулия твердо решила не возвращаться и использовать для экспедиции упряжку Мартина, Мартин заявил, что он тоже пойдет с нами. Меня в принципе это не удивило – у Мартина не было собственной позиции в этом вопросе, и он сравнительно легко поменял свою точку зрения и, как мне показалось, остался не столько из-за собак, сколько из-за Джулии, что немного оправдывало его в моих глазах. Ульрик на своем решении уйти настаивает, вернее, не хочет его менять. Значит, нас остается пятеро и две упряжки, которые придется делить на три, к тому же Мартин при таком раскладе вынужден будет солировать. Однако делать нечего, решение принято, и теперь только непогода мешает нам начать действовать по «вновь утвержденному плану». В итоге мы имеем те же три палатки, практически то же по весу и объему снаряжение, но меньше собак. Настроение под стать погоде, несмотря на то что некая определенность с планами уже просматривалась. Просто мы сидим уже восьмой день на одном и том же месте.

Сейчас я заварю овсяную кашу для Уилла, который вчера немножко прихворнул, и немудрено – все эти переживания здоровья не прибавляют. Вчера в середине дня немного прояснилось, ветер был по-прежнему сильным, но уже не мело. Мы стоим на припае, слава богу, достаточно прочном. Лед, который был вокруг нас (тот, на котором мы три дня мотались), под воздействием южного ветра унесло до горизонта. Теперь даже при желании мы не смогли бы стартовать с берега. Наш шанс был упущен!

Судьба корейской экспедиции, которая высадилась на мысе Арктический позавчера и ушла, до сих пор не ясна. Если ребята сумели перебраться на относительно нормальный лед, то вместе с ним, по всей вероятности, они и уехали на север, что для них очень здорово, а если нет, то они, конечно, попали в достаточно тяжелую ситуацию в связи с тем, что этим сильным ветром все покрошило на мелкие части и в такую непогоду найти подходящее место для лагеря крайне трудно. Сведений от них нет никаких, и мы до сих пор в неведении, хотя вечером связь была хорошая. Женя сказал, что позавчера они были на льду, а вчера связь должна была состояться с ними через час после нашей. Я последил, но ничего не было слышно ни с одной, ни с другой стороны. Вертолет сегодня вряд ли вылетит. На Среднем погода не лучше – общая метель. Я сказал Жене, что первым же вертолетом, который вылетит на Арктический, всю нашу группу необходимо забрать на Голомянный в связи с тем, что у нас один человек убывает.

Вчера вечером мы пришли к выводу, что все-таки наиболее оптимальным и реальным вариантом будет путешествие с одной упряжкой, с тем чтобы мобильно реагировать на все изменения ледовой обстановки. Однако физическое состояние Уилла и мое в данный момент далеко от хорошего, и мы должны еще раз внимательно рассмотреть все возможные обстоятельства. Спутниковый маяк «Аргос» по-прежнему не работал, у нас не было аварийного маяка системы «Коспас-Сарсат», который в случае необходимости мог бы передать сигнал бедствия, а КВ радиостанция имела всего одну батарею. Короче говоря, есть еще вопросы, требующие разрешения перед стартом. Чтобы их решить, нам нужно быть в базовом лагере, и мы надеемся прибыть туда завтра, а если вертолет прилетит, то и сегодня.

Погода вчера резко улучшилась, стало поразительно тепло – минус 17 градусов – и очень тихо. Конечно, это не сулило ничего хорошего. Ночью опять разыгрался серьезный шторм, на этот раз он обрушился с востока, и палатка тряслась изо всех сил. Утром внутри все было занесено снегом, и наш интерьер сильно смахивал на антарктический. Через вентиляционное отверстие насыпало снега, а с подветренной стороны привалился огромный снежный сугроб в полстены палатки. Пробуждение было точь-в-точь антарктическое.

Тем не менее в семь часов я проснулся и решил попытаться связаться со Средним, однако стены палатки тряслись так, что я отменил свое решение, не выходя из мешка, и добросовестно покемарил еще пару часиков. В девять мы с Уиллом встали, попили какао, я оделся и вышел. Видимость была неплохая, общая метель перешла в низовую. По-прежнему дуло с востока. Сани занесены: одни целиком, другие частично. Собаки чувствовали себя прекрасно, лежали все на виду – никого за ночь не замело снегом. Я обошел весь лагерь. Заглянул в палатки. У девушек все нормально, парни только что проснулись, у них тепло, светло и хорошо. Запустили радиостанцию, вызвали Средний в надежде, что за нами следят, как вчера уверял Женя, но ответа не было. Очевидно, прохождение сигнала плохое, будем ждать вечера. Наша позиция не изменилась – я с утра посмотрел GPS: те же 81°12? с. ш., 96°10? в. д., то есть припай не оторвало, так что, если вертолет будет, он нас легко найдет. Вопрос в том, когда он сможет вылететь.

Я припоминаю: на Северной Земле всякий раз в середине месяца случается что-то непредсказуемое. В 1975 году я здесь блуждал в пурге 14 апреля, в 1980 году непогода тоже была именно 14 апреля, и сейчас, в марте, то же самое происходит в середине месяца. Короче говоря, вот уже на протяжении почти 20 лет с тех пор, как я впервые побывал на Северной Земле, здесь по-прежнему действуют свои, североземельские законы. Исходя из этого, я думаю, что наше решение в итоге должно быть таким: попытаться снова выйти на лед и достичь поставленной цели. Сейчас буду варить овсянку. Вчера вечером мы с Уиллом в полумраке нашей палатки поели загадочной синтетической копченой свинины, которая в изобилии будет сопровождать нас, видимо, весь маршрут, и сегодня Уилла скрутило. Он лежит в мешке и стонет. Я-то ее проглотил без последствий, хотя мое отношение к свинине не назовешь дружелюбным. Но здесь у меня все сгорает, как в реакторе… Кашель мой чуть ослабевает. Принимаю пенициллин. Правда, ночью опять чувствовал себя немножко влажным. Возможно, так на меня синтетический костюм влияет, не знаю. Здесь все как-то сдали в последние весьма напряженные дни: кто кашляет, кто чихает, кто мрачнеет день ото дня – долгое сидение на месте плюс влажность и минус температура окружающего воздуха для нас не остаются без последствий. Одна надежда, что хуже не будет, хотя всегда есть возможность – это направление развития событий, как правило, более проторенное… Сидим, ждем вертолет, у самого что ни на есть настоящего моря…




15 марта


Когда расклад не угадать,
Чтоб не хлебнуть вам Лиха,
Не стоит на судьбу пенять,
Поверьте, что, если искать,
Всегда найдется выход!


14 часов. Только что приходила Такако, и мы беседовали втроем достаточно долго и, естественно, опять все о том, как нам организовать команду в новых обстоятельствах. Вчерашний план, предложенный Уиллом, идти со мной к полюсу на одной упряжке, девушкам остаться в базовом лагере для сбора и передачи информации об экспедиции в Интернет, а Ульрику с Мартином уехать с собаками через Петербург в Данию не нашел поддержки со стороны Такако, потому что она, как и Джулия, готовилась к переходу, а не к тому, чтобы сидеть в лагере. Во время нашей беседы родилась новая идея. Она, в общем-то, высказывалась и до этого – идти вчетвером, используя для этого упряжку Мартина, взяв из нее самых послушных, управляемых собак. Джулия с Такако пойдут с этой упряжкой, мы с Уиллом – со своей. Комбинация выглядела вполне реальной, девушки тогда могли бы выполнять свою программу по съемкам фильма и по подготовке информации для Интернета. Идти вчетвером с двумя упряжками было бы, конечно, правильнее, чем с одной, но поскольку Мартин вчера решил не покидать команду, то получалось, что возникал пятый участник с функциями третьего, который, как известно, лишний. Впятером на двух упряжках – расклад неудачный, особенно для длительного путешествия. Встал вопрос: кто должен выйти из игры? Несложно догадаться, что мы, посовещавшись, приняли решение (пока в отсутствие Мартина), что из команды должен выйти все-таки Мартин, хотя бы потому, что он уже один раз выходил и знает лучше нас, как это делать.

Я сказал, что, если уж на то пошло, можно, в принципе, даже не считаться с решением Мартина остаться, потому что, смалодушничав раз, он вполне может сделать это вторично. Это во-первых. Во-вторых, самой удачной и сбалансированной была бы команда из четырех человек. В итоге мы решили что нам следует сделать, чтобы сэкономить, насколько возможно, свой бюджет и все-таки совершить экспедицию, спасти ее, несмотря на все задержки и все изменения, вызванные решением Ульрика.

Основной план выглядел так: мы сейчас, то есть завтра, если позволит погода, вернемся в базовый лагерь, там все рассортируем и сформируем упряжки, снаряжение и продовольствие в расчете на четырех участников. Ульрик и Мартин, оставив себе 14–15 собак, отправятся домой через Санкт-Петербург. Мы останемся дней на 8—12 в лагере, чтобы все еще раз тщательно подготовить, взвесить, проверить аппаратуру, наладить связь с Интернетом по телефону, починить сани. Где-то в конце марта вылетим уже одним вертолетом на 85-ю или 85-ю с половиной широту (докуда долетит вертолет без заправки) как в стартовую точку. Стартуя с этой широты и имея в запасе около трех недель времени, мы вполне могли рассчитывать на то, что дойдем до полюса 22 апреля. Эта дата, именно 22 апреля, когда все человечество празднует Международный день Земли, была заранее согласована со спонсорами.

После полюса все должно было пойти по заранее разработанному плану, если, конечно, никто более не решит покинуть команду. Этот план в нашей ситуации выглядел наиболее предпочтительным.

Однако вопрос об исключении Мартина из команды с ним самим не обсуждался, а если принять во внимание проявившееся в последнее время несколько более чем просто дружеское отношение Мартина к Джулии, то разговор о том, чтобы убедить его принять наш план и добровольно выйти из игры, будет нелегким. В противном случае придется, увы, применить какое-то волевое решение, так как колебаться больше нам нельзя. Нужно, реорганизовавшись и пересмотрев свои порядки, как можно скорее попытаться сдвинуться с мертвой точки, в которой мы оказались, и начать экспедицию.

Решили перенести обсуждение этого плана в базовый лагерь. На этом этапе (без учета мнения Мартина) он позволял нам придерживаться данных спонсорам обещаний достигнуть полюса 22 апреля и выполнить образовательные программы для Интернета, несмотря на заметно поредевшие ряды.




16 марта


Который день под вой пурги
Наш быт течет неспешен,
Но отдадим мы все долги,
Все вновь вернется на круги,
Когда начнется «Экшн».


Утро. Какое утро?! Без двадцати двенадцать! Минус 20 градусов. Ветер сейчас немножко ослабел, но повернул чуточку к северу, и по-прежнему видимость так себе, не ахти какая. А вчера он всю ночь свирепствовал, гнал низовую метель при полной, так сказать, вертикальной видимости – при звездах и полной луне, и палатка трепетала всю ночь.

Вчера по радиосвязи нам поначалу удалось поговорить с Голомянным, но батареи быстро скисли, и концовка связи была скомкана. Однако главное мы узнали: по-прежнему на Среднем метет вовсю, и в такую погоду подготовка вертолетов, если и возможна, то займет очень много времени. Вообще-то, прозвучало это так, что могут попытаться это сделать, но, если получится, то не ранее второй половины дня. Однако я подумал, что все это маловероятно, учитывая открытость вертолетной стоянки на Среднем и имеющийся в наличии минимум технических средств.

Что касается корейской экспедиции, то у меня сложилось впечатление, что они все-таки находятся на льду, и их, к счастью, отнесло ветром в правильную сторону. Но они на плаву и на поверхности. Последняя информация о них, полученная от их маяка «Аргос» три дня тому назад, свидетельствовала о том, что они были без малого в 40 километрах к северу от мыса Арктический. После этого информации не поступало, и во время вчерашней связи я так и не понял, что с ними – я услышал голос базового лагеря на корейском языке, а ответа не было. Значит, сегодня узнаем, что будет дальше.

У нас все по-прежнему. С утра всех обошел. Уилл плохо себя чувствует, как вчера лег в спальный мешок, так весь день в нем и провалялся. И вечером, когда я пришел с радиосвязи, он был глубоко внутри и издавал оттуда рычащие, рокочущие, гортанные, кашляющие звуки, которые свидетельствовали о том, что у него воспалительный процесс, к сожалению, не приостановился, а, возможно, даже опускается ниже так же, как и у всех нас. Сейчас он опять кашляет, лежит в мешке рядом. При нашем, уже долговременном безделье сон не ахти какой глубокий, но сегодня мне удалось немного покемарить. Я проснулся где-то в семь часов, заставил себя опять закрыть глаза. Палатка тряслась, снежок с потолка капал на лицо – все по обычной схеме. Уилл проснулся около полдевятого, придвинул к себе печь, запустил ее и вынудил меня тоже вылезти из мешка. Он готовил себе завтрак, чтобы подкрепиться и заесть антибиотики. Уилл поел овсянки и опять нырнул в мешок, поскольку делать было особенно нечего. У меня состояние сегодня настолько лучше, что я решил: настала пора эту скотскую ситуацию, когда ночью потеешь, а утром даже помыться не можешь, как-то преодолеть. И пошел ва-банк, точнее под снежный душ, раздевшись, с полотенцем, как и положено. Вылез в вестибюль, открыл дверь, смотрю – напротив Такако метет что-то. Пришлось подождать, пока она заберется в палатку – ведь одежды на мне, кроме полотенца, не было никакой. Улучив момент, я выскочил наружу и наскоро обтерся снегом. И вот оно пришло, к моему большому удовольствию, то прежнее чувство, какое всегда возникало у меня в палатке после снежного душа, когда раскрасневшаяся кожа парит и мир кажется совсем другим – теплым и уютным, а заспанная физиономия Уилла, торчащая из спального мешка и взирающая на мои экзекуции осуждающе-одобрительно, ничего, кроме веселья, не вызывает. После этого я разогрел свою вчерашнюю лапшу и сдобрил ее на этот раз обильной порцией масла и сахара. Потом выпил какао и пошел откапывать палатку, поскольку за ночь на подветренной стороне снег наслоился выше ее середины, отчего внешний вид нашего жилья выглядел очень мрачно. Довольно плотный снежный надув пришлось разбирать руками, с тем чтобы не повредить палатку. Потом я пошел к девушкам. Они блаженствуют при работающем примусе, пьют по очереди чай, кофе, какао и, мягко говоря, не знают, что делать. Как ни крути, а все разговоры только о том, что случилось в команде. Если посмотреть на ситуацию несколько со стороны, уже пережив ее, то можно заметить, что несмотря на большие потери, понесенные экспедиционной частью проекта, образовательная часть не пострадала и при правильном подходе могла быть за счет нее даже расширена. Ведь подобные ситуации случаются и в обычной жизни, и потому наш небольшой опыт преодоления таких трудностей мог бы стать полезным для других.

Как должна группа действовать, когда один из ее участников в самый ответственный момент ее подводит? Отказаться от задуманного и, что называется, сложить оружие? Это было явно не по душе всем оставшимся. Или перестроиться и выполнить задачу на том уровне, который возможен в наших условиях? Мы остановились на втором. Всем, кто следит за нашей экспедицией, будет, наверное, небезынтересно узнать о том, как мы реорганизовали команду: кто взял на себя функции радиста, навигатора и врача взамен Ульрика, а также о том, как мы преодолевали эту, без сомнения, непростую психологическую ситуацию, сложившуюся в команде.

Опять поднялся ветер. Он никак не может успокоиться – то приляжет, то присядет, то поднимется, как сейчас, и опять задует. Какой-то уж очень глубокий циклон застиг нас вблизи берегов; кроме того, находящиеся поблизости ледниковые купола определяют такой ветровой режим, а точнее, его отсутствие. Подобная продолжительность непогоды в это время года удивительна, но мы (да и не только мы) при всем желании ничего с этим поделать не могли, и оставалось только ждать и надеяться на Господа Бога, который, по слухам, как раз погодой и заведует (в том числе).




17 марта


С десяток ответов на сотни вопросов
И больше навряд ли найдет
Наш разум и опыт в плену у торосов,
Где ветер гортанно поет, как Утесов,
Про белых ночей забытье.


Мы все на том же месте. Но сегодня в первый раз – просветление. 10 часов утра, 28–29 градусов мороза, солнце, легкий ветерок, видимость неплохая. Все шансы на то, что вертолет сегодня прилетит и заберет нас отсюда в базовый лагерь.

А вчера, вчера, как у Пушкина, – «Вечор, ты помнишь, вьюга злилась…» – сплошная снежная круговерть. Уилл лежал весь день в спальном мешке, страдал, бедолага. Что-то его прихватило, скрутило очень сильно. Во второй половине дня практически ничего не делали, лежали на спальных мешках и думали о своем и нашем общем. Я изучал свой GPS и, понятно, периодически впадал в забытье, как принято у полярников, когда ожидание погоды или чего-то еще, сулящего перемены в монотонности бытия, затягивается, – и приятно, и время течет незаметнее… Мело, видимость была очень слабая – белая мгла. Безрадостная картина. Посетил палатки. Такако тоже прихватил преследующий нас вирус – температура 38,8 градуса.

Дополнил безрадостную картину вчерашнего дня выход из строя, похоже насовсем, радиостанции. Хотя я и зарядил батареи нормально и даже два раза услышал Голомянный, однако потом связь пропала, и у меня почему-то появилась уверенность, что пропала окончательно. Нужно чинить станцию основательно. Словом, куда ни кинь – всюду клин, как говорится.

Мартин с Ульриком пребывают в неге на своих спальных мешках. Мартин нацеливается идти к полюсу, Ульрик – уехать. Девчонки хотят продолжать поход и отдыхают.

Сегодня примерно в половине шестого неожиданно залаяли собаки. Я вылез из мешка, посмотрел – как будто все нормально. Уже светало, зашел в палатку, опять заснул. Уилл взбодрился раньше. Попил, заснул, встал, начал суетиться с водой. Мне тоже пришлось встать. Начали разворачивать завтрак. Наконец-то Уиллу удалось поесть в первый раз лапшу, которую я сварил вчера. Однако воду пить было невозможно – снег из мешка, который стоял в предбаннике, к нашему большому удивлению, оказался соленым. Причину этого явления искали недолго. Я набрал вчера свежего снега, но стоял он в вестибюле на полу, на морском льду, и соль впиталась в снег через легкую незащищенную ткань мешка.

План эвакуации следующий: троих – Ульрика, Уилла и Такако, поскольку она плохо себя чувствует, одну упряжку, двое саней и скарб, который мы найдем вокруг, отправим первым вертолетом, я, Мартин и Джулия останемся до второго вертолета. Если состояние Такако улучшится, то я улечу на первом вертолете, чтобы организовывать и обеспечивать нашу работу на месте.

После завтрака начнем раскапывать наши палатки, сани, чтобы быть готовыми к прилету вертолета. На 17 марта мы бездельничали здесь практически неделю.




18 марта


А вертолеты в непогоду не летают —
Снега все белые веревки вьют,
Надежды потихоньку засыпая,
И лишь во снах коротких вдохновляет
Зовущий нас непройденный маршрут.


11 часов утра. Ну и где это классическое: «А нынче, посмотри в окно…?». Спрашиваете – отвечаем: «Нигде!», и не только потому, что нет окна, но и потому, что и смотреть-то не на что – все те же снег и ветер, ветер и снег. Всю ночь опять хлестала пурга.

Вчера, как я и предполагал, вертолет не прилетел, несмотря на большие ожидания и приличную погоду. Тем не менее в 3 часа дня забрезжила надежда, потому что Уилл якобы услышал вертолет, пролетавший в сторону мыса Арктический. Мы откопали палатку, сложили все внутри, оделись и затаившись, чтобы не спугнуть удачу, сидели в полной готовности. Ветра не было, однако было прохладно – минус 30 градусов (без ветра минус 30!). Да, ожидание, вообще говоря, особо никогда не греет, а тем более если, оно затянулось – в нем явно присутствует элемент замерзания. Просидев примерно до половины шестого, мы поняли, что наши ожидания сегодня беспочвенны, и я пошел к Ульрику с тем, чтобы хоть радио взбодрить. Может, удастся узнать, что происходит на Среднем. Антенна была установлена, Ульрик попытался слегка подогреть остывшую радиостанцию – может быть, ей просто, так же как и всем нам, не хватало тепла. Подготовив все, отложили эфир до полвосьмого – обычного времени нашей связи.

Поскольку Такако чувствовала себя уже неплохо, я решил лететь с первой группой, вместе с Уиллом и Ульриком. Мы забирали одну упряжку, сани, весь экспедиционный скарб, который только можно было собрать. Две палатки и три человека оставались на второй рейс.

Однако и сегодня нашим планам не суждено было сбыться – вертолет не прилетел. Вечером опять не было связи. Несмотря на подогрев, радиостанция не заработала и, похоже, действительно вышла из строя: она не держит частоту, срывается, и ни приемник, ни передатчик вообще не работают. Вообще-то, эту радиостанцию Уилл получил пару лет назад и не где-нибудь, а в самом Вашингтоне, из рук какого-то пентагоновского специалиста, уверявшего, что подобные станции широко используются, в том числе и не совсем в мирных целях, и абсолютно надежны. Мне пришлось во время наших канадских экспедиций довольно тесно общаться с ней. Не скажу, чтобы это общение доставило мне удовольствие, – я вообще не очень люблю аппараты типа черного ящика из-за минимума настроек и максимума неопределенностей в случае какой-то нештатной ситуации. Вот и сейчас станция не подавала признаков жизни, и ничего, кроме замены батарей, мы не могли придумать для того, чтобы вернуть ее к жизни. Сейчас оставалась только надежда на портативную радиостанцию «Недра», которая была у меня в Петербурге. Я ее с собой не взял поскольку Уилл, по-американски скептически относившийся к торговой марке «Сделано в России», даже и мысли не допускал о возможной замене его радиостанции на мою. Однако сейчас он должен был согласиться, ибо даже сделанная в Америке, но неработающая радиостанция была менее полезна для нас, чем сделанная в России, но работающая! Я собирался попросить своих ребят в Петербурге доставить нам ее на Голомянный с ближайшей оказией. Для полного счастья нам надо было бы еще взбодрить наш спутниковый маяк «Аргос», и можно было бы пускаться в путь.

Уилл вчера немножко приуныл, так как ожидал, что вертолет все-таки прилетит. Он уже строил планы, как будет лечить свою простуду. Он сидел в костюме, нахохлившись, как петушок, внутри палатки, в которой было свежо из-за проникающего сквозь неплотно закрытые молнии холодного воздуха. От длительного пребывания палатки на одном месте молнии входных дверей в их нижней части заледенели. В конце концов мы решили устранить эту проблему, отогрели заледеневшие молнии, чтобы они плотно закрывались, и стало немного теплее.

Ввиду предстоящей продолжительной зимовки, я вылез из палатки, чтобы заправить наши бутылочки с топливом. Заправка на ветру и при 30-градусном морозе моими обмороженными пальцами заняла довольно много времени. Приходилось то и дело согревать руки, ибо не слушались они, и пальцы, вестимо, не гнулись… Но в конце концов и это было сделано. Обсыпал уже откопанную ранее палатку снегом, закрепил оттяжки, нашел часть провианта, который уже находился на улице и вернулся назад в палатку. Жизнь снова входила в свое привычное и занудное русло.

Уилл раскачивался, как раввин на молитве, в своем спальном мешке. Я приготовил на этот раз лапшу и не постеснялся щедро запустить к себе в тарелку ставшую ненавистной Уиллу свинину. Без мяса ужин выглядел достаточно неполноценным, особенно когда холодно. Действительно, съев граммов двести этой антиамерикански настроенной свинины, сдобренной большим количеством спагетти, я почувствовал себя намного увереннее. После этого я отправился к ребятам, но, поскольку радио не работало, не стал долго задерживаться у них. Когда я через полчаса вернулся в палатку, в ней было темно и холодно. Уилл, укрывшись с головой, лежал в мешке и кряхтел – видимо, чувствовал он себя неважно. Не зажигая печки, я тоже залез в мешок.

Ветер заметно посвежел. Засыпая, я почувствовал, как он набирает силу, и как палатка, стоявшая доселе более-менее спокойно, начала трястись и трепыхаться на ветру, словно уши африканского слона во время бега. Спать мне это совершенно не мешало, в мешке было тепло и достаточно уютно. Я впал в привычное состояние полудремы-полусна, инстинктивно прислушиваясь ко всем доносившимся снаружи звукам, из которых доминирующим был звук полощущейся на ветру палатки.

Около 11 часов вечера Уилл проявил какую-то подозрительную активность. Я высунул голову из мешка и понял, что он решил-таки поужинать, хотя до этого есть отказался, сославшись на большую усталость и недомогание.

Утром непогода свирепствовала, в палатке стоял неясный полумрак. Желтый цвет наших стен все время создает некую иллюзию светлого и погожего дня. Однако, как правило эти иллюзии немедленно рассеиваются, как только откроешь дверь палатки и выглянешь наружу. Я разделся и выскочил на снег, чтобы принять традиционный душ. То что я увидел, меня совершенно не обрадовало: сильная низовая метель, вновь от юга, вертикальная видимость неплохая, просматривается бледно-голубое небо, но горизонт размыт и видимость по горизонтали такая, что оставляет мало шансов на возможность прилета вертолета. Баллсер – самый крупный пес из всех наших собак, спал, отвязавшись, вдалеке от палатки, но я не стал его тревожить, пусть спит там, где ему нравится. Это у них единственная привилегия в такую поганую погоду. Очень уж много снега набивается в собачий мех, и, конечно, им нужно активнее двигаться, чтобы от него освободиться.

Уилл, который, по его словам, пропотел сегодня ночью еще сильнее, чем вчера, вывесил свой спальный мешок сушиться. Что у него получится, не знаю. Очередной день ожидания. Плохо, что мы без связи и не можем узнать, что происходит на самом деле, чего нам ждать и чего не ждать. Но поскольку позиция наша известна, и Женя знает, что мы намерены эвакуировать группу на станцию, значит, остается только ждать.




19 марта


Восемь дней сиденья – слишком
Для привычных к беготне,
Неприличная одышка,
Объяснимая вполне,
Появилась от работы,
Исцеляющей всегда…
Но, увы, до горизонта
Простирается вода!


11 часов 40 минут. Спокойствие наступило в наших рядах. Совершенный штиль, и всего минус 15 градусов, снежок. Видимость порядка двух километров.

Ночью ветер еще поддувал, потряхивал палатку, а к утру стих, и в 9 часов было уже совершенно спокойно. Так что можно было принять снежный душ. Даже Уилл отважился сегодня на такой же душ, но только для нижней половины своего изможденного болезнью туловища, потому что верхняя кашляла еще довольно интенсивно. После этой освежающей процедуры он заметно повеселел, и я не преминул подлить масла в огонь, категорично заявив ему, что готов поставить свою голову против ореха за то, что вертолет сегодня прилетит. Никаких, во всяком случае видимых нам, причин для задержки, в общем-то, не осталось – погода вполне сносная, и на базе знают, где мы находимся не примерно, а точно. И корейцев нужно снимать. В общем, много причин, чтобы прилететь.

Примерно в десять – пол-одиннадцатого утра я оделся по-походному и вышел из палатки. Откопал наши сани, разгрузил их, передвинул на соседний снежный бугор и постепенно перетащил все находившиеся на санях вещи на другое место.

Уилл тоже облачился в экспедиционные одежды, взял мои резиновые сапоги, которые до этого усиленно хаял, впрыгнул в них и пошел мерить шаги вокруг лагеря, чтобы расходиться. Девушки проснулись немножечко попозже. Со свойственной им аккуратностью почистили свою палатку щеткой, а Ульрик в это время запряг «своих вороных», погрузился на сани и рванул в сторону берега. Он отсутствовал, наверное, минут 40 и вернулся довольный. Сообщил, что там все хорошо, а что хорошего он там увидел, кроме простирающейся до горизонта воды, узнать не удалось.

Лагерь весь в ожидании перемены жизни. Собаки тоже воспрянули духом, получив долгожданную передышку после постоянно дувшего ветра со снегом: сейчас тепло, благодать, они лежат на снегу и, я бы даже сказал, не лежат, а валяются самым натуральным образом, тычут носами в снег, периодически встают и потягиваются с явным наслаждением и лениво и незлобиво переругиваются. Я подошел к своему любимцу Рэксу и погладил его. Кроме меня и Уилла, Рэкс был единственным участником экспедиции, побывавшим на Южном полюсе. Обратил внимание на то, что его замечательный, с очень густым подшерстком мех цвета слоновой кости стал заметно рыжеть – шерсть на спине и хвосте распадается на красные пряди. Появился рыжий подпал, даже не рыжий, а огненно-красный, не знаю, с чем это связано. Во всяком случае, я уверен, что Рэкс не стал бы камуфлировать седины с помощью какого-то красителя!

Уже восьмые сутки мы здесь, на мысе Арктический, на вынужденной зимовке. Надеемся, что она сегодня окончится, и числа 28-го или 29-го, в зависимости от готовности, мы начнем свою экспедицию.

Очередные обсуждения вариантов продолжения перехода привели к несколько другой схеме расстановки сил на маршруте: Джулия и Мартин, я и Уилл. В целом это выглядит более сильно с учетом того, что Мартин со своей упряжкой справляется отлично, а Джулия – со своей. Короче говоря, это более сбалансированный состав, чем Такако и Джулия с неизвестными собаками и два старых хрыча – я и Уилл! Такако, в этом случае должна остаться в базовом лагере, а потом через Северный полюс улетит в Канаду и встретит нас вместе с каноэ поближе к канадскому берегу. Мартин с собаками улетит в Резольют, а Такако воссоединится с командой. И мы тогда уже вчетвером и с каноэ продолжим переход.

Мне показалось, что Уилл даже воспрял духом при обсуждении этого варианта и даже предположил, что мы можем попросить подвезти нам на полюс новую радиостанцию, однако, чтобы все это произошло, нам надо, по меньшей мере, хотя бы начать экспедицию. Такако вчера доверительно сообщила мне, что Мартин заявил: если Джулия пойдет на полюс без него, то между ними все будет кончено.




20 марта


Гостеприимный Голомянный
Для нас почти что пьедестал,
Сидим, зализывая раны
И балансируя состав.
А между тем (хоть плачь, хоть смейся)
Не пострадавшие ничуть
Непостижимые корейцы
На утлой льдине держат путь —
Летят, как пух, из уст Сеула.
К ним обратив раскосый взгляд,
Лицом Фортуна повернулась,
Нам показав свой пышный зад…


Вечер, базовый лагерь на острове Голомянном. Как я и предсказывал вчера, хотя никто в это не верил, вертолет все же прилетел. Каждые полчаса, на которые я откладывал его прилет, вызывали иронический смех недоверия моих молодых товарищей. Но я был почему-то уверен, что вертолет прилетит. Между тем день клонился к вечеру, а вертолета все не было. Я решил пойти к Ульрику, чтобы в очередной раз попробовать оживить радио, и в тот момент, когда мы с Ульриком обсуждали возможные варианты его реанимации, послышался отдаленный рокот. «Вертолет!» – завопил Ульрик, и действительно это оказался вертолет.

Женя выскочил из кабины, торжественно вручил мне сверток с высушенной ульриковской одеждой и спросил: «В чем дело? Почему на связь не выходите?». Когда я ему сказал, что радиостанция у нас уже три дня не работает, он очень удивился. Оказывается, он забыл, что я ему об этом говорил. Он прилетел к нам в этот же день вторым рейсом. Вначале искали корейцев, но не нашли, что, конечно, нас всех встревожило. По словам Жени, они пролетели на Север от мыса Арктический более чем на 50 километров, но никаких следов корейской группы не обнаружили. Возможно оттого, что смеркалось и видимость была не ахти какая, – во всяком случае, в такое объяснение неудачи поисков верилось охотнее. Поздний вылет вертолета был связан с тем, что после продолжительной пурги весь вертолет, и в особенности двигатель, был забит снегом, и потребовалось долгих пять часов, чтобы не только очистить и оттаять его, но и тщательно просушить.

Мы загрузили двое нарт и весь наш скарб, сели вчетвером и захватили еще упряжку Ульрика. Все это кое-как поместилось, и мы полетели на Голомянный. Дул сильный встречный ветер, и уже на подлете видимость стала очень плохой. Сели на Среднем для заправки, чтобы хватило горючего на второй рейс. Затем перелетели на Голомянный, там поддувало сильнее и шел снег. Не хотелось верить, что все опять повторится сначала. Тем не менее, не теряя времени, сразу же после разгрузки вертолета я и Женя улетели, чтобы забрать Джулию и Мартина, которые оставались на мысе Арктический. Этот полет совершался уже ночью, и пришлось запрашивать Диксон, чтобы получить на него разрешение. Поскольку явно надвигался теплый фронт, а с ним очередная порция непогоды, мы решили не испытывать судьбу и срочно вывезти ребят.

Мы приземлились уже в 10 часов вечера при неожиданно хорошей и ясной погоде, сели почти рядом с собаками, взметая облака снежной пыли. Ребята зажгли фонарики – показали, где они находятся.

Что здесь началось! Погрузить сразу 22 собаки – это достаточно сложно. В темноте их запихиваешь в вертолет, а они со страху выпрыгивают назад. Только-только всех погрузили, три из них снова выскочили. А потом долго возились, вырубая изо льда доглайн, вмерзший за долгую стоянку, и ужасно при этом намаялись.

В вертолете было не продохнуть – как в парилке. Двадцать две пасти дышат, пар – стеной, ничего не видно. Вентиляторы не спасали, и фонарь кабины покрылся коркой льда. Стас со вторым пилотом всем чем ни попадя скребли по стеклу, пытаясь очистить хотя бы небольшой участок, чтобы видеть, куда лететь. Пробравшись вперед через живую мохнатую баррикаду собак, я с трудом закрыл дверь в пилотскую кабину. Нам самим сесть было некуда, да и нельзя – мы должны были постоянно контролировать собак, которые инстинктивно стремились к дверям, где было попрохладнее. У меня между ногами уютно устроилась крошка Патчес, и мне было не пошевелиться. Я буквально висел на тросе, натянутом над дверью, и ощущал ногами ритмичное движение распираемых учащенным дыханием собачьих боков.

Периодически в разных местах вспыхивали локальные конфликты, только единожды перешедшие в драку, умело остановленную Женей с помощью стула. Тэкс сцепился с Кэньоном, за что и получил по голове совершенно справедливо, но он почему-то обиделся, однако сразу успокоился, обиженный. Хотя между баками, где он сидел, места было очень много, и причин для недовольства у него не было. Он восседал там в одиночестве, в то время как в носовой части было столпотворение – собаки буквально оттеснили штурмана Олега к двери, окружили его плотным кольцом и с любопытством смотрели, как он по GPS выводит вертолет на неизвестное им направление.

Около часа ночи мы приземлились на Голомянном. Памятуя о беспорядках при погрузке, здесь мы выпускали собак по одной, приоткрывая дверь ровно настолько, чтобы выпустить только одну из всей рвущейся на волю стаи. Им, естественно, казалось, что непременно надо быть в первых рядах, чтобы тебя, не дай бог, не забыли в этой странной будке. Свобода, естественно, давалась непросто. Зачастую обойденные в этих гонках на месте собаки, пытаясь по-своему насолить счастливчику, прорвавшемуся по их головам поближе к дверям, кусали его за все выступающие части. Моментально вспыхивали короткие, но очень энергичные схватки, и нам с Джулией приходилось нелегко. Добряк Чарли, никогда не выказывающий своих амбиций, чисто случайно (благодаря своим внушительным размерам и массе) оказавшийся у дверей, пострадал, лапа у него была серьезно прокушена. Он ее всячески зализывал, но она продолжала кровить. Вся эта операция закончилась уже в начале второго часа ночи. Мы были счастливы, что наконец-то все вернулись на базу.

Вертолет улетел на Средний, а мы пошли на кухню, где заботливая Такако приготовила нам очередную порцию вермишели.

Вчера больше ничего знаменательного не было – даже на сауну сил не осталось. В четыре часа я прикорнул, Уилл на соседней койке ворочался, вставал, кряхтел, переживал. Но утром он вскочил около девяти, а я смог выползти только в десятом часу. Решил пойти в сауну, Уилл тоже. Сауна держит температуру 100 градусов, жарища! Превосходно! Погрелись часок, потом я позвонил домой Наташке. Связь была, конечно, не очень хорошей, но поговорили, рассказала, что и как – все у них в порядке, слава богу.

Да, забыл: вчера Женя привез записку для Ульрика. Оказывается, Кристина сообщала ему, что готовится стать матерью. У Ульрика появилась еще одна причина оставить команду и на этот раз более уважительная. Правда, выяснилось, что «потенциальному ребенку» уже четыре месяца, так что об этом Ульрик мог знать и ранее, однако не вспоминал до сегодняшнего дня. Делать нечего – Ульрик немедленно был «произведен» в отцы, в связи с чем побрился, сиял и благоухал. Правда, встретил он нас, хромая, потому что, когда мы летели, одна из немногих наших красавиц Тэсси, пребывающая в состоянии вечной течки, послужила предметом спора между Доусоном и Джампером. Во время разборки этого спора Ульрик повредил большой палец ноги, пытаясь успокоить драчунов, забыв о том, что он обут в мягкий маклак, а не в огромный резиновый сапог.

На два часа у нас был назначен вылет, так как мы все-таки получили координаты корейцев и, на удивление, легко, позвонив в канадскую компанию «Ken Borek», которая обеспечивала эту экспедицию на участке Северный полюс – Элсмир. Корейская экспедиция оказалась уже на 82-м градусе, то есть при этих постоянных южных и юго-западных ветрах они продрейфовали без малого 80 километров к северу. Мы вылетели туда с Женей. Погода средненькая, дуло несильно, с юго-востока. Морось и тепло. Шли над океаном, я неотрывно смотрел в иллюминатор – ничего похожего на приличный и даже неприличный лед не осталось – сплошные разводья и битый лед. По сравнению с условиями, которые были во время нашего старта, сейчас стало намного хуже. Я подумал, что если бы ситуация сложилась по-другому и мы бы продолжили наш путь после купания, то были бы сейчас тоже в районе 82-го градуса, а может быть и далее. Но «жизнь невозможно повернуть назад…».

На 82-м градусе обнаружили палатку. Пять человек, радуясь и беспорядочно паля из ракетниц, бегали по сравнительно небольшой, овальной формы поляне толстого однолетнего льда. Стас выбрал хорошее местечко для приземления. Мы быстро пробурили лед, убедились, что он достаточно прочный, и выключили мотор. Пошли к ребятам. Им несказанно повезло, что они оказались на этой поляне как раз перед началом «великого дутья». И на ней же, как на плоту, дрейфовали со скоростью 10–12 километров в сутки на северо-восток в течение всей недели. Все сани у них после первого же дня оказались поврежденными в той или иной степени. Трое из пяти участников экспедиции еще утром покинули лагерь и ушли на север. Возглавлял экспедицию известный корейский путешественник – человек достаточно опытный, побывавший на Южном полюсе и Эвересте. Он произвел на меня самое благоприятное впечатление.

Почти целый час мы собирали их лагерь. Вся льдина была буквально усеяна окурками – все корейцы нещадно курили. Покидали все в сани, загрузили пятерых корейцев, в их числе трех журналистов, один из которых совершенно ослаб и не мог передвигаться самостоятельно, однако цигарку изо рта не выпускал. Они все время потягивают свои цигарки и непомерно дымят. Полетели в направлении на север, чтобы найти тех троих, которые ушли утром. Километрах в семи их обнаружили, – слава богу, видимость позволила. Подсели к ним, не останавливая винтов. Высадили двух человек, выгрузили санки, часть топлива, помогли все подтащить, обнялись на прощание, и они пошли вперед, а мы полетели обратно.

Вертолет уходит на Диксон, вернется примерно 26 марта, и 28-го мы, наверное, вылетим на 85-ю широту. Сегодня у нас опять было очередное собрание команды, на котором Уилл предложил последний вариант экспедиции. Такако, как и следовало ожидать, расстроилась, сказала, что если она сейчас с нами не пойдет, то и участвовать позднее в остальных вариантах с каноэ не будет. Все наши с Уиллом усилия сформировать сбалансированную команду, по-видимому, будут тщетными, и, скорее всего, придется идти впятером на двух или трех упряжках. Понятно, что подобные беседы оставляли неприятный осадок, связанный, прежде всего, с необходимостью выбора того, кто пойдет из участников команды, имевших равные шансы. Некое подобие дурацкой игры «Слабое звено».

Когда мы летели обратно, взяв на борт корейских журналистов, на востоке просматривались большие поля невзломанного льда. У меня создалось впечатление, что восточнее лед получше и было бы разумнее идти к полюсу восточнее меридиана 100 градусов.

Сегодня организовали дежурство на кухне, чтобы немного разгрузить наших гостеприимных хозяев, правда, толку в готовке от нас мало, а вот посуду мыть мы будем по очереди.

Все становится на круги своя.




22 марта


Не чувствую себя геройски,
Поскольку цели не достиг,
Хоть макароны есть по-флотски
И даже сауна при них.


Вечер, примерно 18 часов 30 минут, все на станции Голомянный. Вчера и сегодня никаких особых дел не было, за исключением того, что с утра занимался палаткой. Вообще, удалось немножко поспать. Уилл не вскакивал и не бормотал во сне, самочувствие его заметно улучшилось, и я его не будил до 10 часов, так что выспались нормально. После этого занялись палаткой.

Погода такая же, небольшие прояснения, около 20 градусов мороза, падает снежок. А вчера наиболее значительным и исключительно важным для нас событием было то, что наш «Аргос» наконец заработал. Информация пошла через центр космической связи в Тулузе в офисы в Миннеаполисе и в Санкт-Петербурге.

Вчера на Средний прилетела женская лыжная команда «Метелица» из восьми человек во главе с Валюшей Кузнецовой. Не знаю, какие у них планы, когда и куда на этот раз они собираются идти.

У нас возникли определенные проблемы с вертолетом. Вчера разговаривал с командиром вертолетного отряда в Диксоне Георгием Шелковым, и он сказал, что у них только один Ми-8МТВ, который требует продления регламента и ресурса. А для этого нужен представитель завода, которого нет. Во всяком случае, когда я спросил относительно возможности прилета вертолета к нам 26 марта, уверенности в его ответе я не почувствовал.

Хатанга подтвердила, что самолет Ан-26 полетит в Петербург через Средний, и мы сможем отправить на нем Ульрика, собак и все вещи, которые нам уже не потребуются при новом составе экспедиции. С обратным рейсом я надеялся получить радиостанцию.

На Голомянном многолюдно: нас шестеро и трое корейцев. Питаемся очень хорошо – макароны по-флотски, суп харчо. Отдыхаем, набираемся сил, залечиваем душевные раны, чиним палатки, сани. Собаки тоже отдыхают. В такой расслабляющей атмосфере важно было сохранить боевой дух и настрой на победу, чрезвычайно необходимые для успеха экспедиции. Пока это удается.




30 марта


Пожинаем свои же плоды —
Оттого мы, наверно, не плачем.
Поредели чуть наши ряды
И на треть поредели собачьи,
Но оставшихся греет азарт,
И надежда нас греет, и вера,
Неспроста передки наших нарт
С вожделением смотрят на Север.
Не страшат нас медведи и лед,
Ни пропавшие пальцы Мицуро,
Верим мы – наше солнце взойдет
И наступит победное утро.


Мы по-прежнему на станции Голомянный. Метет и тепло – всего минус 2 градуса. Прошедшая неделя была наполнена событиями как ожидаемыми – отправка Ульрика и собак в Петербург, так и неожиданными – эвакуация со льда японского путешественника Мицуро Оба. Прилет вертолета в обещанное время нельзя было полностью отнести к той или иной группе событий, и мы не могли не порадоваться тому, что он все-таки прилетел. Как раз после прилета вертолета нами был получен сигнал SOS от Мицуро Оба, который двумя неделями раньше стартовал с мыса Арктический к полюсу в одиночку. Мицуро – мой давнишний знакомый. Во время нашей первой тренировочной экспедиции в 1992 году с Уиллом в канадской Арктике он был в стартовом составе, и мы планировали пригласить его в экспедицию этого года. Однако Мицуро предпочел продолжить карьеру путешественника-одиночки. Он, надо сказать, весьма успешно стартовал и за месяц дошел до широты 85°25?. Это очень неплохой результат. О причинах, побудивших его подать сигнал бедствия, мы могли пока только догадываться.

Из Хатанги пришел второй вертолет для подстраховки, поскольку местонахождение Мицуро было на пределе достижимости вертолета без дозаправки. Поэтому на эвакуацию вылетело два борта: один повез топливо на мыс Арктический, другой полетел на поиски. Его обнаружили, слава богу. Позже командир экипажа Игорь Коцубинский, мой давнишний знакомый, признался, что шансов найти его у них было очень мало, потому что маяк Мицуро работал плохо, а светлого времени и горючего было в обрез. Экипаж вертолета вышел в точку с координатами полуторасуточной давности и никого там не увидел. На поиски оставалось всего 20 минут, но, к счастью, палатку Мицуро заметили примерно в 15 километрах к западу от этой точки, куда его отнесло дрейфом за полтора суток.

Причиной вызова, как оказалось, было сильное обморожение пальцев рук и ног. Я встречал Мицуро, когда его привезли. Он сидел, задрав вверх ноги в черных носках и подняв руки в положение пионерского салюта. Из вертолета пришлось выносить его на руках, точнее, на закорках – самостоятельно он идти не мог. Когда в гостинице мы сняли с него носки, то увидели ужасающую картину: все пальцы ног, особенно мизинец левой ноги, были черными. Пальцы рук тоже представляли довольно печальное зрелище: волдыри и чирьи из-под ногтей. Хорошо, что в составе команды «Метелица» была врач Ольга, которая работала с альпинистами, сталкивалась с подобными случаями и знала, как можно максимально уменьшить страдания бедняги. Она сделала обезболивающие уколы, нанесла гепариновую мазь. Мицуро накормили, хотя это непросто было сделать – он был очень голоден, уложили в постель, и он, бедолага, забылся. Утром следующего дня вертолет должен был отвезти его в Хатангу и далее в Москву, так как необходима была срочная операция.

Погода была отвратительная, но, несмотря на это, из Хатанги прилетел Ан-12 с экспедиционным грузом для строительства ледового аэродрома вблизи Северного полюса. Мы решили попытаться посадить Мицуро на него – так он мог быстрее попасть в Хатангу. По радио мы договорились с командиром Ан-12. Он садился уже в густом тумане – не видно было ничего, но сказал: «Конечно, возьмем, в чем проблема?». Пока самолет разгружался, мы примерно час ждали, стоя в командно-диспетчерском пункте рядом с руководителем полетов, и, как только было получено добро на вылет, Мицуро на руках дотащили до самолета. Самолет улетел. Мы облегченно вздохнули, радуясь, что смогли так оперативно отправить Мицуро на спасительную для него Большую землю. Но, не тут-то было! Неожиданно аэропорт Хатанга закрылся из-за гололеда, неожиданно потому, что это случается крайне редко. Самолет вынужден был вернуться на Средний – туман оказался меньшим злом по сравнению с гололедом. Объявили задержку вылета на 6 часов. Надо было принимать какое-то решение, потому что Мицуро требовалась срочная операция, чтобы у него не развилась гангрена. Через Голомянный связались с Хатангой и попросили подготовить полосу для приема самолета, выполняющего аварийно-спасательный рейс с Мицуро на борту. Добро на вылет было получено. Аварийно-спасательные рейсы имеют особый статус и меньшие ограничения по метеоусловиям. Примерно через час после возврата самолет ушел, и Мицуро, слава богу, улетел. Однако на этом все не закончилось, поскольку оказалось, что для эвакуации Мицуро до того, как мы договорились с командиром Ан-12, был вызван военный самолет из Воркуты.

Я все еще находился в домике руководителя полетов, поскольку наша машина с Голомянного, на которой я приехал и собирался выехать обратно, была занята на разгрузке самолета. В это время военный борт Ан-26, которому сообщили, что надобность в его прилете отпала, тем не менее запросил посадку на Среднем, сославшись на нехватку горючего для возврата в Воркуту. Видимости практически никакой, срочно пришлось направлять в торец взлетно-посадочной полосы машину с мигалкой, чтобы экипаж хоть как-то смог сориентироваться. Самолет сел удачно – пилот оказался опытным. Правда, появившись в КДП, он не сдержал своих эмоций и обозвал нас, мягко говоря, проходимцами, которые путешествуют для собственного удовольствия и создают для всех проблемы, особенно для авиаторов. Я, чтобы его не расстраивать, поспешил с ним согласиться. Самолет после заправки улетел.

Вчера, когда мы отправляли со Среднего самолет с нашими собаками, тоже без приключений не обошлось. Нужно было быть на полосе в 8 часов 30 минут утра, и мы все подготовили еще накануне вечером. Около 6 часов поднялись, кое-как позавтракали и выползли на улицу. Опять теплынь, всего градусов 10 мороза. Решили собак везти на вездеходе, потому что в кузове места уже не было. Погрузили собак, четыре человека разместились рядом с ними, с тем чтобы контролировать ситуацию. Поехали. Женя был за рулем вездехода.

Дороги не видно совершенно, все время скатываемся с колеи – такая белая мгла. Расстояние от Голомянного до Среднего всего 18 километров. На всем протяжении она практически не отмаркирована, за исключением короткого участка склона от Голомянного в сторону Среднего, где съезд вправо или влево с накатанной поверхности грозит большими, чем на остальных участках дороги неприятностями. Дорога эта занимает от получаса до…, в зависимости от погоды (видимости) и водителя. Толя и Игорь эту дорогу знают, что называется, на ощупь и то при плохой видимости могут ее потерять. На мой вопрос, почему они ее не отмаркируют полностью, Толик, по обыкновению перемежая украинские и русские слова, ответил: «А на што? Я и так ее бачу с закрытыми глазами». И он действительно ее бачил, ухитряясь различать едва видимый на снежной поверхности рисунок шин. У Жени такого опыта не было, и мы постоянно сваливались в сторону, не без труда выгребая обратно. Не доезжая примерно 5 километров до полосы, вездеход внезапно чихнул и встал. И никак его было не оживить. Как назло, шедшая за нами машина отстала. Мы простояли так, наверное, минут двадцать, хорошо, что было не так холодно. Машина, в конце концов, появилась, а вместе с ней и наш спаситель – Толик. У него отчего-то вездеход завелся сразу. Однако, как оказалось, мы съехали с дороги и, несмотря на все старания водителей, вездеход возвращаться на нее не спешил. Мы решили пересесть на машину, потому что и так уже на час задерживали вылет самолета. Не отъехали мы и ста метров, как нам подали знак, чтобы мы вернулись. Разворачиваемся, возвращаемся и видим, что вездеход стоит на дороге и работает. Причина была более чем тривиальная – Женя забыл переключить группу топливных баков. В конце концов мы добрались до самолета. Нам не пришлось, к счастью, выслушивать упреки экипажа за задержку, так как самолет ожидал уже не нас, а погоду на трассе, которой не было ни в Хатанге, ни в Воркуте, ни в Салехарде – везде, как и здесь, на Среднем, снег и ветер.

Тем не менее мы решили загрузить самолет, а всех провожающих отправить на вездеходе назад, тем более что погода ухудшилась и к белой мгле добавился еще и туман.

Ульрик с собаками и я остались на Среднем, рассчитывая, что хоть какой-нибудь аэропорт откроется. Первой открылась Воркута, и самолет тотчас же улетел. Прощаясь, командир обещал вылететь обратно немедленно.

Однако погода опять жуткая. Шаткие шансы на то, что самолет завтра прилетит, а если и прилетит, то вечером, часов в 17–18, а послезавтра мы должны улететь на лед. Это крайний срок. Больше задерживаться нельзя, и так уже около месяца прошло с момента нашего прилета.

Сегодня день рождения Такако. Вспомнив, что день рождения Джулии мы пропустили, решили устроить по этому случаю небольшой праздник и отметить его с двойным размахом. Я сочинил стихотворение, которое и зачитал под одобрительный гул присутствующих. Сочинение стихов на английском доставляет мне особое удовольствие – никогда не знаешь куда повернет игра слов при катастрофической нехватке их запаса. Однако я пишу, и тем, кому я пишу, это нравится, несмотря на непременные шероховатости и ошибки. На этот раз я попытался порассуждать на тему о том, что привлекает иностранцев в нашей стране и дорассуждался. Судите сами.

Takako San! Could you explain,
What keeps you here in such wild country,
Where every second is Serguey
And every third – almost the same,
But sounds more like Alexander!

Where everything is bottom up
Including glasses after Vodka,
Where you can’t have a quite nap,
Where you get scared, watching map
From Moscow up to Chukotka!

Where life looks like to be beyond,
Beyond of any understanding.
How it exist knows only God,
You feel here like you’re taking off
Without hope for safety landing…

Where you sometimes say to yourself:
«Enough! I am leaving this forever!»
Restrooms look here almost as graves,
It is excuse for such a mess —
Extremely soft and fresh newspaper!

Here you can’t go to any places
Without special permissions
Of border guards, who’re watching faces
With same attention, as in case
They deal with dangerous ammunitions.

And southern wind doesn’t bring the warmth,
And Spring’s coming without flowers,
But you will never find on Earth
Such saunas and such a toasts
Around table for endless hours…

And it’s impossible, I bet
To find in middle of nowhere
Such people, making testy bred,
Whose hospitality is just great,
And who always are able to share

With you their home, bred and wine,
Their souls, hearts and cigarettes.
All, what they have.They never mind
To be reimbursed for that sometimes,
To be paid back – is not a matter…

So, may be this is magic stuff,
Takako San in this wild country…
It looks like just to be enough
To tell about what’s above
And «Bottom up!» for birthday party!

После этих стихов оставалось на практике показать, что значит наше хлесткое, звучащее, как боевой приказ, «До дна!», в переводе на английский звучащее скорее вопросительно – «Bottom up!»

В результате бурной циклонической деятельности в последние дни установилась теплая погода, совершенно необычная для этого времени года и для этого места. Это нас, естественно, не радовало, но мы надеялись, что в океане будет лучше. Мицуро успел рассказать, что на 85-й параллели лед вполне стабильный и разводьев относительно немного. На мой вопрос о медведях он ответил весьма интересной историей, которая произошла с ним буквально на второй день по выходу с мыса Арктический. Медведь подошел к его палатке близко, метра на три. Мицура оружия не имел. Его кредо в отношении этого самого крупного хищника на Земле, поведанное нам с Уиллом еще во время канадской экспедиции, было трогательно-наивным: «You don’t have to be afraid of Polar bears, they are very friendly!». Последнее слово он произносил превращая звук F (этот звук, так же как и звук В, в японском языке отсутствуют) в звук П, отчего получалось забавное: «They are very priendly!». Однако одно дело упражнения со звуками, другое – когда этот самый «priendly» подойдет к вам так близко. Так вот, единственным содержимым арсенала этого самого миролюбивого путешественника на Земле был перцовый спрей. В этом спрее содержится концентрированный перец, и струя выбрасывается на расстояние до 3 метров, поэтому при правильном использовании и благоприятном ветре он может действовать очень эффективно, поражая самый чувствительный нос в Арктике. При неожиданной встрече с медведем вам не следует пускаться в воспоминания о прожитой, и, по всей видимости, неплохой жизни, а нужно быстро сообразить, где этот спрей у вас лежит, и, вооружившись им, еще и занять правильную позицию по направлению ветра (если медведь позволит). Мицуро, по его словам, все это выполнил и выпустил в сторону «Priendly» полбанки этого смертельного состава. Первая реакция медведя была совершенно неожиданной и обескуражила Мицуро: медведь лизнул лапу, на которую пришлась основная огневая мощь спрея, и зажмурившись от удовольствия, как показалось Мицуро, поднял голову и посмотрел на него, как бы прося добавки… Мицуро похолодел – добавки он предложить медведю не мог, и ему оставалось только одно – вспоминать свою предшествующую жизнь. В это время, к счастью для Мицуро, на животное начал действовать этот ужасный состав, и медведь принялся кататься по снегу, пытаясь лапами счистить попавший ему в глаза спрей, добавляя себе новых и новых ощущений приближающегося конца. Этот стоящий перед ним маленький человечек обладал какой-то магической силой, причинившей ему, медведю, страшную боль, но, естественно, о мести и речи быть не могло, и медведь спешно и благоразумно покинул место встречи.

Еще одна и немаленькая деталь, коль скоро я вспомнил про Мицуро, – это его удивительные лыжи. Когда мы выгружали его нехитрый экспедиционный скарб из вертолета, я вначале не понял, что это за длиннющие и тяжелые доски, лежавшие вдоль борта. Я спросил экипаж, не их ли эта вещь. Мне ответили, что это лыжи Мицуро! При его росте он вполне мог бы дважды уместиться по длине лыж, я не говорю уже о их весе. У Мицуро было свое видение: «Bikta, it is easier to cross the leads with such a long skies!». Я подумал: «Разводьи – разводьями, а как ковыряться с такими лыжами в торосистом льду?». Как правило, именно по этой причине для хождения по морскому льду обычно выбираются лыжи не длиннее 160–170 сантиметров, несмотря на рост лыжника. А тут такой маленький Мицуро на лыжах длиной 280 сантиметров. Я представляю, каково ему было одному. Сани его были совершенно раздолбанными и, скорее всего, не выдержали бы до конца экспедиции. Как я заметил, тяжело груженные сани не выдерживают нагрузки, если тащить их по торосистому льду. Сани Месснера, сани корейцев уже после нескольких дней путешествия были разбиты и требовали ремонта. Нужны новые, современные технологии, чтобы добиться оптимального соотношения вес – прочность. Наши сани, весившие около 80 килограмм, пока не вызывали беспокойства, впрочем, все еще было впереди!

Из Петербурга пришла хорошая новость: Техасский университет, который пользовался услугами нашей компании в организации для него научных экспедиций по экологическому анализу выносов сибирских рек, подтвердил свое решение об аренде через нас гидрографического судна в Архангельске. Похоже, что летом мы, возможно, не останемся без работы, что было бы очень и очень печально.

Сегодня Уилл, неожиданно расчувствовавшись (возможно, по причине приближения весны, уже ощущавшегося здесь в связи с теплой погодой), сказал мне, что собирается жениться и потому чувствует себя уже в другой ипостаси, не матерым путешественником, для которого нет ничего слаще, чем покидать насиженные места и перемещаться в пространстве параллельно самому себе, напрягая нервные власти на местах и периодически отвлекая славных авиаторов от выполнения их основной миссии, а человеком, для которого понятие «домашний очаг» приобретает вполне реальное, а не сюрреалистическое значение.

Это будет уже третья по счету попытка Уилла приблизиться к пресловутому домашнему очагу ровно настолько, чтобы он грел, но не обжигал. Теперь, как сказал он, все его мысли (или почти все, часть их все-таки пока занята текущим проектом) о том, как создать настоящий домашний очаг, где жить, что оставить детям и как дальше устраивать свою жизнь. «Никогда прежде, – сказал он, – я подобного чувства не испытывал. Первые две жены были американками, совершенно независимыми и самостоятельными». Новая потенциальная жена, которую Уилл как настоящий исследователь, ни на минуту не прекращавший поиски прекрасного, отыскал на Филиппинах, была совсем иной – юной и беззащитной, что требовало от Уилла мобилизации на священный семейный алтарь всех его нерастраченных до этого сил. И это было как раз то, чего ему так не хватало все эти годы.

Собаки у нас изнывают от безделья, лают каждую ночь, приходится выходить и как-то их успокаивать. Местные собаки используют для нападения каждую возможную ситуацию, покусывают наших, если те не на привязи. Все наши оказались, на удивление, недрачливыми, в схватки не вступают, а предпочитают отпугивать нападающих своим грозным внешним видом. Помимо наших собак, разлад в местные собачьи ряды невольно внес Уилл, выбросивший остатки разделанной оленьей туши, которую мы получили для экспедиции в подарок из Хатанги, прямо рядом с домом. Понятно, что для местных собак это был этакий лакомый деликатес. Они отказывались от своей еды, чем вызывали неудовольствие Галины, жены начальника станции Игоря.

Связи с внешним миром нет – прохождение плохое. Какое-то сплошное забытье, никто никого не слышит. На Среднем, конечно, есть аэропорт, но и у него связи ни с кем нет. Трудно представить, что еще можно как-то и где-то летать. Нет связи – нет прогнозов, нет прогнозов – нет полетов. Вновь выстроенный из покрытых алюминием модулей дом для пограничной заставы, обнесенный забором и оттого занесенный снегом по первый этаж, выглядит совершенно нелепо среди хаоса проводов, бочек, старых домов, каптерок и прочего. В общем-то, конечно, можно было бы и лучше все обустроить.




Глава 2

Апрель








1 апреля


За битых многое дают,
И вновь тасуя карты,
Мы продолжаем наш маршрут
С приличным гандикапом.


Как повелось, 1 апреля никому не верь. На самом деле, верится с трудом, что экспедиция все-таки началась, однако это факт. Сейчас 23 часа 16 минут, или 16 минут первого после перевода часов. Мы находимся в точке с координатами 85°06? с. ш. и 105°16? в. д.

Самолет из Петербурга прилетел накануне поздно ночью, привез радиостанцию, маяк «Аргос» и заодно цветы и торты, потому что у нас прошло уже два дня рождения. Он очень долго летел – через Воркуту, Норильск. Мы за ним следили, мы его ждали, потому что погода ломалась. На Среднем связи никакой не было, и потому до самого последнего момента мы были в неведении: прилетит он или нет. От этого зависел наш старт.

Когда мы после встречи самолета приехали на Голомянный около половины второго ночи с гвоздиками, тортами и шампанским, получилась хорошая отвальная – все были довольны.

Сегодня рано утром я попытался настроить нашу новую радиостанцию и связаться с вертолетчиками, чтобы уточнить план вылета, но связь была или односторонняя, или ее вообще не было. Позднее все-таки связь состоялась, и мы приняли решение лететь. Вылетели в 16 часов 50 минут. Было очень тепло – 5 градусов ниже нуля, мело немного, пасмурно. Прилетели на Арктический через час десять. Оказалось, там – ясное солнце, ветер несколько сильнее – около 10 метров в секунду. Там заправились и взяли курс на север. Сверху было хорошо видно состояние дрейфующего льда. Его кромка отодвинулась примерно на 20 километров к северу от мыса Арктический. В течение почти двухчасового полета я наблюдал, как по мере удаления от берега ледяные поля увеличивались, зоны торошения постепенно сокращались и концентрировались главным образом по стыкам полей, количество разводьев уменьшалось. Потом мы вошли в туман. А затем увидели поля многолетнего льда. Вертолет после нескольких совещаний в кабине все-таки зашел на круг и сел. Механик выскочил из него и начал с неистовой скоростью бурить лед под колесом вертолета, я выпрыгнул ему на помощь. Вертолет попрыгал несколько раз для проверки прочности льдины и остановил винты.






Маршрут экспедиции.



Снег здесь оказался глубоким – это признак толстого льда, а также необходимое условие для организации собачьей стоянки, так как на снегу им теплее спать, да и свежей воды в изобилии.

Все быстренько выгрузили. Мы с Уиллом закрепили доглайн, развели собак по местам. Поставили палатки. Вертолет, не дожидаясь окончания наших работ по организации первого лагеря, улетел.

Погода здесь, вопреки ожиданиям, такая же: тепло, всего минус 9 градусов, ветер юго-восточный 5–8 метров в секунду. Пасмурно. Льдина очень большая, слегка всхолмленная торосами – классическое поле многолетнего льда.

Мы с Такако сортировали снаряжение, Уилл занимался санями. И экспедиционная жизнь потекла в обычном русле, из которого ее выбили неожиданные события на самом старте. Уилл со свойственной ему скоростью приготовил заготовленное раньше мясо карибу с рисом, и мы успели подкрепиться до первой пробной связи с Голомянным, которая была намечена на полночь. После неудачного опыта на Голомянном у меня оставались сомнения относительно того, заработает ли радио, поэтому я с нетерпением, с трепетом ждал этого момента. К моему удивлению, моя радиостанция успешно настроилась, и это был очень хороший признак. Эфир живой, в отличие от того, который мы слышали на Голомянном. И с первого же раза Голомянный меня услышал. Женя сказал, что очень хорошо меня слышит, и я его слышал прекрасно, пришлось даже звук поубавить. Эффект, произведенный на Уилла работающей и сделанной не в Америке радиостанцией, не поддается описанию. Я был очень доволен. Я сообщил Жене наши координаты, и мы договорились о связи в 9 часов утра, чтобы принять второй борт с остальными участниками экспедиции. Вертолетчики тут же вышли на связь и подтвердили вылет на завтра. Интересно было наблюдать за дрейфом по показаниям GPS. Завтра утром посмотрим, что у нас с дрейфом, и уточним координаты. Солнце светит. Сейчас полночь, а у нас в палатке совершенно светло, никаких ламп не надо. Я отправляю свой фонарик назад. До самого полюса и после него солнце не будет скрываться за горизонтом. Послезавтра мы выйдем на маршрут и пойдем к полюсу.

Вчера поговорил с домом. Небольшой осадок остался на душе после разговора. Наташка нервничает, недовольна: не работает то, не работает се. Я настолько хорошо настроил систему жизнеобеспечения нашего дома, что она выходит из строя, как только я уезжаю. Вот и сейчас такое случилось, к тому же «Водоканал» грозится отключить в июне горячую воду. Но я надеюсь, что она справится. От Станислава приходят теплые, хорошие письма. Его последнее письмо очень мне понравилось – в его ключевом стиле – все хорошо. Позвонить сегодня домой не успел, потому что возился с радио. Думаю, что передам с Женей записочку, он позвонит, пока есть связь, и все сообщит.




2 апреля


Вот вертолет наш каплей рыжей
Скрывается вдали,
До полюса отсюда ближе,
Чем до любой Земли.


Второй день находимся в точке 85 градусов с минутами, куда нас забросил вчера вертолет.

Сегодня, в общем, все шло очень хорошо. После вчерашнего триумфа отечественной радиосвязи я проснулся сегодня в самом бодром расположении духа. Было полвосьмого утра, Уилл еще спал. Я зажег печку, включил GPS. Он как-то странно пропищал, пока я вылезал из палатки. Погода была сносная, развиднелось, поддувал ветерок метров 4–5 в секунду, температура примерно минус 17 градусов, видимость хорошая. В общем, все шансы на хороший прилет. За ночь льдину повернуло в западном направлении градусов на 20. По координатам, которые я с большим трудом снял с экрана слабеющего на глазах из-за подсевших батарей GPS, выяснил, что мы продрейфовали на север – северо-запад примерно две с половиной минуты, то есть около четырех с половиной километров в нужную нам сторону, что тоже не могло не радовать.

Приблизительно в полдень я вызвал Голомянный, чтобы сообщить погоду пилотам вертолета. Прохождение радиоволн ухудшилось, но, тем не менее, мы смогли обменяться информацией, и я узнал, что вертолет будет у нас примерно в 16 часов.

До прилета вертолета мы занимались главным образом сортировкой привезенного снаряжения и отдыхали в перерывах. Ланч был в японском стиле – вчерашний рис и сегодняшние сэндвичи. Во второй половине дня появилось солнце, отчего в нашей светлой палатке стало еще светлей.

Вертолет пришел в назначенное время, и мы приступили к его разгрузке. Прежде всего, надо было закрепить доглайны, чтобы вывести собак. Устанавливали их на снежных якорях. Джулия буквально выпорхнула из вертолета и была в самом веселом расположении духа, чего нельзя было сказать о Мартине – он выглядел озабоченным и явно нервничал.

Летчики, чтобы размяться после долгого полета, помогали нам. Собаки томились в вертолете, и возмущению их не было предела. Они подняли такой страшный шум и лай, что мне пришлось залезть в вертолет и стоять рядом, чтобы как-то их успокоить. В конце концов была дана команда: «Собакам покинуть вертолет и занять места по походному расписанию!». Я подавал их через люк, и ребята из экипажа забирали их и отводили к поджидающим у доглайнов Мартину и Джулии. Выгрузили все очень быстро. Мы распрощались с Женей и с экипажем, поблагодарили за отличную работу, и вертолет взлетел. Повисев над нами, чтобы сфотографировать первый лагерь, и сделав прощальный круг, вертолет ушел на юг.

Мы остались одни, и я предложил Мартину помочь ему поставить палатку. Он отказался. Ну как хочет. Работы хватало и без этого. Потом мы втроем: я, Уилл и Такако решили пройти вперед, на север, несколько километров, чтобы посмотреть, какие перспективы у нас на завтрашний день. Взяли ружье и пошли. Было уже примерно 17 часов, солнце клонилось к западу, и очень свежий ветерок задувал с юга – лучшего подарка природа нам сделать и не могла.

Наметив приметный торос прямо по нашему курсу, мы пошли по направлению ветра довольно споро и весело. Снег был плотным, торосы, если и попадались, были старыми и сглаженными. Похоже, что завтра, во всяком случае поначалу, проблем не будет. Подошли к своему ориентиру – торос напоминал сидящую на постаменте замерзшую лягушку, «Icy frog». Мы с Уиллом забрались на него, Такако снимала нас снизу. Высота, наверное, метров восемь. Вид с тороса открывался впечатляющий: поля многолетнего льда с характерно всхолмленной заснеженной поверхностью, вполне подходящей для движения с собачьими упряжками.

Через час мы вернулись. Лагерь было видно издалека, и мы практически не теряли его из виду. Радиосвязь сегодня была опять удачной, Женя отсутствовал, мы с Игорем отработали очень хорошо, он слышал нас прекрасно, координаты я им передал. В это время и экипаж вертолета вышел на связь. С мыса Арктический они взлетели и ушли на Голомянный. Мы еще раз передали им благодарности, привет, и все остались довольны. Собрались в нашей палатке все, кроме Мартина, который, похоже, немного оттаял, но все равно сидел у себя сейчас один, ждал, наверное, приглашения на ужин. Девушки рядом щебечут о своем, Уилл готовит очередной сногсшибательный соус для спагетти и мяса – из лука, грибов, масла и какой-то еще требухи, супа растворимого. Вот сейчас сидит, колдует, облизывается заранее. Он, вообще, – талантливый кулинар и мастер сочинять собственные рецепты.

Завтра в 8 часов утра предполагаем выйти. И пойдем в сторону долгожданного Северного полюса, подгоняемые, надеюсь, попутным ветерком. Маяк системы «Коспас – Сарсат» мы получили из Диксона. Они передали нам один из маяков, предназначенных для вертолета, так что теперь мы экипированы полностью: работающая радиостанция и аварийный маяк.

Собаки выглядят отдохнувшими и готовыми к бою, хотя, конечно, в отличие от нас, не представляют, что завтра начнется их собачья работа, да и наша тоже «собачья».




3 апреля


А первый день всегда, как праздник —
Сердца и души в такт.
«Овсянки, сэр?» – «Пожалуй, разик,
А то смогу сдержать я разве
Энтузиазм собак!».


Подъем состоялся в 6 часов при общем благодушии, которое бывает в первое утро большой экспедиции. Я запустил примус. Температура минус 24 градуса, ветерок юго-восточный, небольшая облачность, но через два часа небо прояснилось.

Мы с Уиллом состряпали завтрак, состоящий из тостов (решили не омрачать первое светлое утро нашей шестой по счету совместной экспедиции овсяной кашей), выпили кофе и чая и стали потихонечку собираться. В 8 часов выползли из палатки. Начались так называемые сборы лагеря. Каждая пара собирает и пакует свое снаряжение и составляет свою упряжку. Первый день, как правило, несколько сумбурен, еще не все рассортировано, и непонятно, кто кому помогает, особенно в нашем составе, где две девушки и один печальный Мартин. Мы с Уиллом по привычке собрались довольно быстро. Он предложил новый научно обоснованный подход к упаковке нарт. Правда, в итоге они внешне выглядели не очень научно и, я бы сказал, довольно громоздко. Метод состоял в разделении груза: груз последней, средней и первой необходимости, и соответственно первый слой был увязан постоянно, второй – полупостоянно, третий ряд – переменный. Груз на санях выглядел не очень устойчивым, но привязан был достаточно крепко.

После того как я помог Уиллу надеть постромки на собак, те поняли, что наступило их время и буквально из постромок рвались в бой, и с ними было трудно управляться. Джулия в это время упаковывала свои сани и, когда я проходил мимо, сказала: «Лучше бы ты помог мне». Что я и сделал.

Мартин управился один, и моя помощь ему не потребовалась. Мы собирали лагерь минут 40, что, в общем-то, хорошо. После этого нужно было сдержать наступательный пыл собак, чтобы они не рванули с места в карьер и не перевернули сани. Несмотря на наличие тормозов (мы наконец-то снабдили наши нарты этим необходимым для безопасного путешествия приспособлением), пришлось дополнительно развернуть нарты Уилла поперек движения. Облачившись в свой голубой походный костюм, который так нравился собакам, и прицепив на пояс кобуру ракетницы, как заправский шериф, я пошел вперед прокладывать дорогу. Рюкзак я не надевал и положил за пазуху более теплые рукавицы, на всякий случай.

Первые километры я прошел со складными палками. Проходя очередное подозрительное место, я попытался палкой проверить его на прочность и, естественно, менее прочной в этой ситуации оказалась сама палка, которая тотчас же сложилась. Чертыхаясь, я возвратил их шедшему за мной со своей упряжкой Мартину и, взяв его палки, продолжил путь с ними.

Начало было удачным. Собаки выстроились в ряд, и мы шли довольно уверенно. Собаки Уилла, по обыкновению, немного отставали. Джулия держалась в середине, Мартин с Такако шли впереди, за мной. После того как Ульрик забрал свою упряжку из 11 собак, пожалуй, лучших и наиболее тренированных из всех наших, у нас оставалось только 22 собаки, которые мы разделили как 8 + 7 + 7. Упряжку Мартина составили из 8 собак, который, по раскладу, должен был идти первым за мной, Джулия и Уилл получили по 7 собак. Этого было явно недостаточно, но делать было нечего.

Некоторое время спустя мы вошли в зону торошения. Поиск подходящей дороги в ледовом лабиринте – одно из самых любимых занятий для меня. Как правило, ее направление не совпадает с курсом движения, и поэтому надо все время представлять, куда ты отклоняешься, с тем чтобы при следующем маневре скомпенсировать это отклонение. Учитывая направление генерального дрейфа, я все время брал от 5 до 15 градусов запаса, отклоняясь к востоку.

Вчера мы прошли всего 28,5 километра и к вечеру вышли в точку с координатами 86°05? c. ш. и 105°19? в. д.

Вечером вышли на связь, услышали Женин голос, и, когда поняли, что мои ответы тоже доходят до него, это вызвало восторг у всех. Решили с Уиллом, что будем записывать сеанс связи на магнитофон, потому что вечером прохождение хорошее. Для этого я перенес следующую связь на 23 часа 30 минут, на час позднее, чтобы не было спешки. Подкрепившись огромным количеством мяса с рисом, в половине девятого я пошел на party, организованное женской инициативной группой и посвященное тому, что мы прошли первый день без видимых поломок. Уилл идти отказался, сказал, что посидит дома, но скорее всего, повод показался ему недостаточно основательным. У нас в команде полная демократия – не хочешь идти на парти, не ходи.

Я пошел. Девушки ждали. Мартин еще не появлялся, кричал из своей палатки зычным голосом, что он ест. Он пришел минут через 20, и мы начали дегустировать содержимое их миниатюрного бара. Под стать бару были и маленькие бутылочки Джэка Дэниэлса, водки и коньяка, – такие обычно подают в самолете. Под все это было рассказано немало историй. Когда дегустировать, кроме чая, было нечего, я решил, что пора и честь знать. Около 10 часов я вылез из палатки, собрал антенну и заполз в свою, холодную и неуютную. Уилл уже спал. Печка была выключена, я ее запустил, чтобы было уютнее засыпать. Забрался сначала в один мешок, потом почувствовал, что его будет маловато, залез еще в другой и заснул сном праведника.




4 апреля


Чем лед дрейфующий хорош,
Когда попутный ветер?
Даже во сне на нем плывешь
Туда, куда наметил…
Но в то же время тем он плох,
Что нет на нем покоя —
Всегда готовит он подвох
Все для того, чтоб каждый лох
Не мнил себя героем…


9 часов вечера. Сегодня я проснулся в 5 часов 40 минут, в 6 часов поднялся, и мы начали готовиться к походу. Погода опять (тьфу-тьфу!) отличная: солнце, ветер юго-восточный, температура минус 25 градусов. Вчера вечером было минус 27,8. За ночь положение наше изменилось: 86° 19,5' с. ш. и 105°22? в. д., то есть мы немножко продвинулись и, главное, в нужную сторону. Эти так называемые сонные мили – большой, но, увы, редкий подарок для арктических путешественников. Едва не дотянулись до 20-й минуты, но, надеюсь, за сегодняшнюю ночь нас туда отнесет, потому что почти 20'.

Сегодняшний день был интереснее вчерашнего и насыщеннее. Я решил с утра одеться полегче, потому как мой прославленный комбинезон, который спас меня во время вынужденного купания на старте, проявил себя еще более достойно во время вчерашнего перехода, не оставив моему организму ни малейшего шанса на излучение постоянно генерируемого им тепла в окружающую атмосферу. В результате и я, и он совершенно промокли. Я-то, естественно, обсох, а вот комбинезон никак не хотел этого делать, несмотря на все мои старания. Более того, впитав всю витавшую в воздухе палатки влагу, он намок еще больше и совершенно перестал отвечать своему назначению. Поэтому я надел свои любимые штаны и штормовку прямо на флисовую пару и, в общем-то, чувствовал себя довольно комфортно целый день.

Сегодня во второй половине дня было больше облачности, которая сглаживала контрасты, и приходилось более внимательно смотреть под лыжи, чтобы не завалиться. Однако основная борьба у нас сегодня была не с контрастами и не за направление, а с разводьями, поскольку приходилось очень много лавировать, особенно в первой половине дня, и мои любимые отклонения к востоку не всегда удавались, так как то и дело попадались и неширокие трещины, и разводья.

Разводьем я называю достаточно широкую, метра четыре и более, полосу чистой или покрытой тонким льдом воды. Все встречавшиеся нам разводья были ориентированы в основном в направлении юго-запад – северо-восток, иногда, увы нечасто, с загибом на северо-северо-восток. Преодолевать их довольно трудно. Мы пережили ряд таких интересных моментов, когда замысловатыми зигзагами нам удавалось переходить через поля битого льда и обходить разводья. Периодически приходилось рубить торосы, чтобы сделать проход для собак. Сегодня в большинстве случаев это не составляло ни для меня, ни для Мартина особого труда – торосы, возникавшие на стыке больших полей, были сформированы молодым льдом толщиной до 30 сантиметров.

Собаки прогрессируют на глазах. Вожак упряжки Мартина голубоглазая и белоснежная красавица Мучи, наотрез отказывавшаяся поначалу даже приближаться к любой трещине, – она просто останавливалась и норовила повернуть обратно – сейчас весьма уверенно прыгает через них и вся упряжка за ней. Несколько раз до этого Мартину приходилось перебрасывать Мучи через трещину, и не всегда при этом она выходила сухой из воды. Поняв в конце концов, что самой прыгать безопаснее и, главное, суше, она изменила тактику, и теперь у нас было меньше проблем со всей упряжкой Мартина.

Поведение вожака очень много значит для всей упряжки. Как правило, то, что делает вожак, незамедлительно исполняется всеми собаками, а это очень важно, особенно при прохождении опасных участков льда, когда требуется быстрая и слаженная работа всей упряжки. И теперь Мучи прыгает довольно уверенно и даже увереннее, чем Рэкс, который с самого начала отличался резвостью. А Патчес в упряжке Уилла вообще не боится ничего. Посмотрит, посмотрит пытливыми глазами – одним голубым, другим черным – и прыгает.

В общем, попрыгали сегодня неплохо. А в одном месте проходили очень глубокую трещину в поле многолетнего льда. Высота ее краев составляла метра полтора, из которых полметра было снега. После прохождения первой упряжки снежные края трещины обвалились, и собаки, бегущие следом, туда проваливались. Главным было перетащить вожака и затем, не останавливаясь, тащить его за поводок дальше, и тогда вслед за ним и все остальные собаки вылезают, и сани проходят. Для пересечения трещины надо было выбирать место, где ее ширина составляла не более половины длины нарт, тогда шансов провалиться у нас будет гораздо меньше. Таким образом мы и маневрировали.

В конце дня получилось так, что мы долго-долго, примерно полчаса, шли на восток вдоль одной полыньи и лишь перед самой грядой торосов нашли местечко, где можно перепрыгнуть. Переправились, пошли вдоль этой гряды на запад. Шли-шли и вышли к новому разводью. И поэтому у меня ничего не вышло с поворотом к северу – разводье широкое и простирающееся в юго-западном, противном для нас направлении. Пришлось продолжать поиски переправы и еще полчаса идти на юго-запад. К счастью, нам удалось найти более подходящее место, всего сантиметров 70 шириной, и успешно переправиться, не искупав ни одной собаки.

Пока я снимал лыжи, стоя в непосредственной близости от собачьих морд упряжки Мартина, Дакота, старый негодяй, подошел ко мне и начал писать на ногу. Это было весьма своеобразным проявлением собачьей привязанности, точнее, отвязанности. Я настолько рассвирепел, что Дакоту ждала бы неминуемая расплата, если бы он не поспешил покаяться сам, то есть прекратил свое занятие и ретировался.

В целом, мы сегодня неплохо отработали весь день и, несмотря на многочисленные зигзаги, держали верное направление. На очередном сеансе связи передал домой, чтобы Наталья не очень сердилась из-за всяких домашних проблем. Вернусь из экспедиции и все починю! Сразу же вспомнил замечательную песню Окуджавы: «…Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки, как овечки, но…». Дальше не продолжаю, потому как концовка меня не очень устраивает.

Пока при установке лагеря Мартин справляется сам и без посторонней помощи ставит палатку, а мы с Такако ставим палатки вместе – сначала ее, потом нашу. И затем наступает долгожданное время ужина… Здесь во всей красе предстает Уилл, всякий раз не перестававший меня удивлять своей способностью комбинировать одни и те же продукты, получая все время разный, но одинаково вкусный результат. Хотели записать сегодня его интервью на радио, но не получилось из-за помех. Погода – так себе, ветерок поддувает. Посмотрим, как и куда мы продрейфуем ночью.

Собаки работают хорошо. Идут не быстро, но уверенно. Рельеф для них достаточно сложный, особенно когда приходится преодолевать снежные надувы. Но я стараюсь выбирать дорогу, чтобы им было полегче, поэтому приходится больше лавировать.

С солнцем проблем нет, направление держим хорошо. Так что, если и дальше будет все нормально, продвинемся вперед, и за ночь нас немножко куда-нибудь отнесет. За прошлую ночь нас отнесло на 19 минут к западу. Сегодня я забрался на 22 минуты и думаю, что будем как раз на 105-м меридиане. При приближении к полюсу дрейф будет подворачивать к западу, юго-западу, и это надо будет, конечно, учитывать.

Сегодня Уилл «отличился» во время ланча. Когда мы перебрались через очередную очень зыбкую расселину и остановились, чтобы перевести дух, все уселись обедать около саней Мартина. Он не развернул их против ветра, ветерок был не очень сильный, дул немножко в лицо. Уилл, тем не менее, предпочел от ветра укрыться за своими санями, которые замыкали наш караван и использовались нашими девушками во время стоянок для того же, что мы, мужчины, могли делать просто отвернувшись. Уилл не учел этого обстоятельства и вынудил девушек продержаться все, к счастью для них короткое, время ланча.

Надеемся завтра пройти подальше. Правда, впереди будет достаточно непростой для передвижения лед. Лагерь установили на большом ровном поле однолетнего льда со снежным покровом высотой около 5 сантиметров.




5 апреля


Ледяные монолиты
Вырастают на пути,
Выход есть из лабиринта,
Только как его найти?
Таинство закрытых трещин
В совершенстве лед постиг,
Тает он при виде женщин,
Но на то он и мужик.


Озяб, только что прибежал, свернув антенну. Время-то, между прочим, не детское, полдесятого вечера. Вчера день был удивительный, потому что мы прошли довольно много. А начинался он, как обычно, с борьбы с трещинами и разводьями, прыжков через них и всего этим занятиям сопутствующего. Пришлось мне в самом начале дня принимать несколько неожиданное решение, потому что гряда торосов, стоявшая перед нами с вечера, за ночь не только не уменьшилась, но, кажется, даже подросла и поэтому явно не сулила ничего хорошего. Сначала я решил обойти ее с востока. Потом подумал, посмотрел вперед, а там дальше… Царство ледового хаоса. Однако мне удалось найти мало-мальски перспективную «анфиладу» (в данном случае под анфиладой я понимал прослеживающуюся хотя бы на несколько десятков метров и достаточную по ширине для проезда собачьих упряжек просеку в ледовом мелколесье), петляющую между торосами. Я повел весь отряд туда, и мы с Мартином, действуя с двух сторон кирками, проторили дорогу и выскочили на относительно ровный, хотя и колотый во многих местах, лед. Пришлось мне вновь притормозить отряд и пойти на разведку.

После довольно замысловатого лавирования, перескочив через несколько трещин, в конце концов мы вышли к крутой гряде торосов. Вновь пришлось пускать в действие кирки. Но этот процесс был неожиданно прерван. Такако, прибежавшая нам на помощь, ухитрилась отыскать совсем небольшую линзу молодого льда и провалилась по колено. Пришлось ей срочно переодеваться и переобувать маклаки. После этого процесс прокладки трассы продолжился с новой, невиданной доселе силой (надо было согреться после вынужденного простоя). Короткая, но весьма насыщенная событиями практика нашего движения в зонах торосистого льда подсказала простую, но эффективную схему. Заметив разводье или вал торосов, я останавливал всю команду метрах в 50, разведывал место, где можно перейти, причем оно не всегда соответствовало нашему курсу, и давал команду всем следовать ко мне. Так собаки и все идущие с ними значительно экономили свои силы. Если надо было рубить лед, я призывал Мартина на помощь, и мы вдвоем, в две кирки, управлялись быстрее. Двигаясь таким способом, мы прошли около семи минут по широте до перерыва на ланч, который проходил отнюдь не в теплой атмосфере: солнце скрылось за невесть откуда появившееся марево, и стало довольно зябко, хотя с утра было минус 25 градусов и все тот же помогающий нам ветер с юго-востока.

После обеда картина изменилась: пошли большие поля многолетнего льда, торосов тоже хватало, но больших разводьев практически не встречалось, зато попадались трещины до полутора метров шириной с высокими краями. Расстояние до поверхности воды достигало метра, и, конечно, вытаскивать провалившихся собак оттуда было непросто. К счастью, мне удавалось находить достаточно безопасные места для перехода. Провалилась только Джулия и тоже на относительно безопасном месте, – по-видимому лавры Такако, попытавшейся измерить глубину океана сегодня утром, не давали ей покоя.

Правда, когда в поисках переправы я шел вдоль очередной широкой трещины довольно долго и весьма близко от нее, упряжки вытянулись за мной следом. Когда более узкое и подходящее место было найдено, необходимо было совершить маневр по кругу, с тем чтобы вывести собак и, главное, нарты на направление, перпендикулярное к трещине. Я-то маневр выполнил, а вот собаки Мартина за мной не пошли, срезали угол и перескочили трещину рядом. Они-то перескочили, но нарты, переезжая трещину под углом, опрокинулись и полозом пробили тонкий лед посередине нее. Слава богу, что лед у самого края трещины оказался немножечко покрепче, и мы смогли, поднатужившись, перевернуть нарты и с помощью собак поставить их на правильный путь.

Вот так, с приключениями, сегодня и шли. Устали, конечно, зато прошли ни много, ни мало 18 минут по широте, то есть 18 миль. Это очень хороший результат. Сейчас у нас позиция: 86° 38,1 с. ш. и 105°84? в. д. Немножко восточнее забрались, но из-за дрейфа нас сносит существенно. Завтра утром посмотрим, может, наберем еще одну минуту по широте и сбросим минут 20–25 по долготе.

Радиосвязь была успешной. Женя сообщил, что дома все хорошо. Это меня всегда очень радует. Настроение нормальное. Главное, что они все здоровы. И у нас тоже неплохо. Рассчитываем 22 апреля быть на полюсе. Уилл давал сегодня интервью Эй-Би-Си по радио, с шумом, с грехом пополам записывал Женя. Не знаю, что записал.

Ужин был сказочным: мясо карибу, макароны с томатом – все это в огромных количествах, и все съели. Достойное завершение достойного дня.




6 апреля


Весь день крушили мы торосы,
Чтобы найти проход в стене,
И это далеко не просто,
И если есть у вас вопросы,
То, слава богу, не ко мне.


Я, мягко говоря, в постели. Точнее, на постели. День сегодня выдался прекрасный, какой бывает в Арктике не так уж часто. С утра яркое солнце купалось в совершенно безоблачном небе. Минус 28 градусов, ветер юго-восточный, 4 метра в секунду. Видимость отличная. Настроение у всех бодрое. Мы с Уиллом утром раньше всех справились с делами, и я пошел помогать остальным. В очередной раз предложил помощь Мартину, и в очередной раз Мартин с английским достоинством отклонил ее. Тогда я пошел запрягать собак упряжки девушек, которые возились со своими санями, перевязывая их в пятнадцатый раз.

Запрягая собак, точнее, надевая постромки, я обнаружил, что у Рокки, нашего самого большого и добродушного молодого пса, на груди потертость, такая же, какая была у Джуниора в Антарктике, оттого что постромок замерз и жестким краем натер ему грудь. (Мы обычно снимали постромки на ночь, чтобы собаки их не грызли; кроме того теплые и влажные от собачьих боков постромки замерзали и превращались в жесткие обручи. Поэтому перед тем, как вставить в них собаку, надо было размять их, удалить образовавшийся лед и после надевания убедиться, что все лямки постромок ориентированы правильно и не причинят собаке неприятностей.) Мы надели на Рокки другие постромки и запрягли его.

День сегодня был интересный в некотором смысле. Приходилось идти по большим полям многолетнего льда, изобиловавшим сглаженными и относительно невысокими торосами. Выбирать подходящую дорогу между ними было несложно, тем более что больших разводий в первой половине дня не попадалось. Впрочем, мы с Мартином не остались без своей любимой работы – крошить лед и мостить переправы. Удобно работать этими кирками, и лед на морозе колется легко, и можно использовать большие глыбы льда, устраивая переправы через относительно неширокие трещины. Собаки легко перескакивают на другой берег и перетаскивают за собой нарты. Практически в любой ледовой стене можно найти проход, требующий минимальной обработки. Обычно я иду вдоль такой стены, представляющей собой хаотичное нагромождение ледяных блоков различных форм и размеров, осматриваю ее и, найдя место пониже, пытаюсь на лыжах пройти и посмотреть, какой лед с ее обратной стороны; если не нахожу ничего крамольного, мы с Мартином приступаем к обработке прохода, то есть крушим все подряд. Остальные члены команды стоят, отдыхают. Пару раз Уилл тоже подходил со своей киркой, хотел помочь, но мы поняли, что три кирки в узком пространстве прохода представляют опасность для самих рубак, и работали в паре или попеременно, в зависимости от объема работы.

В первой половине дня мы прошли 10 миль, то есть 18,5—19 километров. Была надежда, что и до вечера пройдем столько же, тем более что многолетний лед и впереди. Однако эта надежда не сбылась, потому что после двух часов дня упряжка Джулии и Такако стала отставать – мы с Мартином периодически теряли ее из виду. Потом я увидел, что Такако вышла вперед на лыжах, чтобы взбодрить собак, но, по-видимому это не помогло, так как отставание не сокращалось. В итоге наше движение, такое резвое утром, замедлилось.

Очевидно, собаки просто устали. Да и Рокки, основная тягловая сила их упряжки, был не в форме – потертость давала себя знать. Однако, забегая вперед, скажу, что, когда мы с Мартином решили попробовать остановиться раньше на полчасика в связи с усталостью собак, Тэкс, лидер упряжки Джулии, услышав, по-видимому, слово «кэмп», так рванул, что догнал нас и перегнал. Стало быть, силы у собак есть, а отсутствует мотивировка – некая психологическая усталость, которая встречается и у собак. У нас было несколько подобных случаев и в Гренландии, и в Антарктике. В этих случаях лучше всего помогает отдых. Можно, конечно, попытаться их вдохновить или заставить работать в полную силу, однако это, как правило, не помогает. Поэтому мы и остановились раньше – в 17 часов 30 минут. Место для лагеря было отменным – на хорошем заснеженном многолетнем льду. После сеанса радиосвязи и очередного кулинарного триумфа Уилла к нам в палатку пришла хромающая после вчерашнего ушиба Джулия и спросила: «Уилл, может быть, сделаем завтра перерыв для собак?». На это Уилл достаточно резонно, с моей точки зрения, ответил: «Давай посмотрим, что получится завтра, потому что, в принципе, надо держать собак в форме, но если будет совсем плохо, то мы где-то в обед закончим и дадим им полтора дня отдыха, покормим их, чтобы немного облегчить нарты».

На том и порешили. Как я уже говорил, семи собак недостаточно для полноценной упряжки, везущей груз в таких непростых условиях. Приходилось только сожалеть, что мы отдали собак Ульрику, хотя бы часть из них надо было оставить, тем более что в упряжке Джулии есть два подростка – Рокки и Шакли, которым явно не хватало опыта и тренировки. Конечно, им трудно. Поэтому понаблюдаем за их поведением завтра и в последующие дни: если налицо явное физическое недомогание, скажем, грудь потерта или еще что-то, то это надо учесть. Но если собаки просто устали, то лучше снизить нагрузку и продолжить движение, чем устраивать целый день сомнительного отдыха.

Координаты наши на сегодня: 86° 56,6' с. ш. и 106°01? в. д. На 106-й меридиан выскочили. И прошли опять 18 миль. Это неплохо. Если бы собачки бежали полегче, то мы прошли бы еще больше. Но и это хорошо. День заканчивается, ветерок по-прежнему слабый, но вечером, сворачивая антенну, я вдруг почувствовал озноб, легкий, но уверенный – наверное, усталость сказывается, да и ветерок прихватывает. Посмотрим, что завтра будет.




7 апреля


С утра в торосах мы крутились,
Верша извилистый свой путь.
Собаки наши притомились,
И нам придется отдохнуть.
Нам за упорство воздается
Подмогой в праведных трудах —
Попутный дрейф, мороз и Солнце,
А с ним тепло даже во льдах…


Сегодня закончили переход в половине двенадцатого. Собаки Джулии устали. С утра было ясное солнце, слабый ветерок с юго-востока, минус 31 градус. Принял холодный и теплый душ, насладился хорошей погодой. Все предвещало неплохое путешествие, хотя после вчерашней дискуссии и было сомнение: потянут ли собаки? А они не потянули. Выяснилось, что девушки были правы: не стоило затевать хождение. Впрочем, до 11 часов 30 минут, за три часа, мы прошли 7 миль и пересекли наконец-то 87-ю параллель. Сейчас находимся в точке 87°04? с. ш. и 105°40? в. д. Я нашел льдину, очень хорошую, матерую, с большими торосами, где и стали лагерем. Скорее всего, на полтора дня, то есть сегодня и завтра весь день будем сидеть и отдыхать.

Сегодняшнее путешествие было интересно тем, что лед, по которому мы шли, был не простым. Приходилось очень сложно лавировать, потому что встречалось очень много торосов как в виде своеобразных ледовых баррикад, так и обширных площадей ломаного льда, зато большинство встречавшихся трещин были старыми и замерзшими. Но валы торошения были грандиозной высоты. Они формируются в зоне контакта ледяных полей. Под действием ветра и течений поля разной толщины и размеров движутся с разными скоростями и сталкиваются, при этом более тяжелое поле поднимает легкое, ломая его, и с его стороны перед валом торошения выступает вода, образуя живописные озерца нежно-изумрудного или бирюзового цвета. Иногда эти озерца прикрыты снегом и незаметны. Спустившись с покоренной ледовой стены с чувством глубокого удовлетворения собой и радости за ведомых, можно погрузиться в снежно-водяную кашу гораздо выше колена… Поэтому, пересекая такой вал, следовало иметь это в виду и выбирать участки, где ширина подтопления была минимальной.

Мы с Мартином сегодня два раза прорубали проходы и, в целом, довольно удачно лавировали. В одном месте собак пришлось повернуть буквально на 90 градусов, чтобы найти подходящую дорогу. Я все глаза просмотрел, чтобы обнаружить в этом хаосе хоть какую-то перспективную линию, и в конце концов выбрался на это место, где в 12 часов 30 минут поставили лагерь.

Что ни говори, а обедать в палатке приятнее – не поддувает и тепло. Потом мы с Уиллом решили выйти на улицу, чтобы завершить кое-какие дела, но не тут-то было: ветер усилился, и стало холодно ужасно, несмотря на то, что был самый разгар дня. В Арктике, в околополюсном районе солнце в апреле стоит невысоко и поэтому разницы между ночными и дневными температурами практически нет. Мы посуетились, изображая какую-то активность в течение получаса, убедились, что все товарищи спят спокойно, нырнули в свою палатку и продолжили наши бдения. Отдыхать, конечно, приятно, но при такой погоде лучше было бы идти. Нас несет немножечко к северу. Ветерок, в основном, южный – юго-восточный и потому способствует нашему продвижению к цели.

Завтра весь день отдыхаем. Сегодня обсуждали с Уиллом план эвакуации в экстренном случае: куда лучше лететь – в Россию или в Канаду. Я предположил, что в Канаду лучше, потому что в России, увы, госпиталь не соответствует слову «эмердженси». Может быть, и соответствует в центральных городах, но нам-то придется через Хатангу добираться…

Навели порядок в продовольствии. Заключалось это в том, что мы опустошили один пакет овсянки и один пакет какао. Уилл обложил себя мешками, его любимое занятие – перебирать продовольствие, откладывать что-нибудь в сторону. После долгих размышлений оставили орехи и сыр, чтобы иметь какой-то резерв для собак. Батарею солнечную поставил на зарядку, не знаю, что из этого получится, – при таком холоде и не очень приветливом солнце, может, и наша батарея жить не захочет.

Сегодня с утра Рэкс отличился: перегрыз главную веревку, которая связывает всю упряжку с санями, вследствие чего упряжка легко отделилась от саней и пошла в свою сторону. Мною это было вовремя замечено и подхвачено нами на «ура». Собаки с утра были еще сонными, сразу не сообразили, что можно бежать. Поэтому отошли немножко и остановились. Тут мы их и подловили, привели назад. Рэкс за свой проступок не был наказан, не получил даже пинка – ведь он наиболее заслуженный из всех псов, хотя и с розовым носом. Антарктический пес. Совсем как у людей: проступки заслуженного и уважаемого человека, как правило, оцениваются и караются по специальной, более мягкой шкале. «Папа вазу расколотит, кто его накажет?! Это – к счастью, это – к счастью, – все семейство скажет, – ну, а если бы, к примеру, это сделал я, вот разиня, вот растяпа, – скажут про меня!».

21 час. Новостей не прибавилось, мы дрейфуем в странном направлении – на северо-восток, несмотря на юго-восточный ветер. Известно, что направление дрейфа льда отличается от направления вызвавшего его ветра, но не на 90 же градусов! Очевидно, локальное расположение льдов такое, что наша льдина устремилась, наверное, к западу, но ее не пустили, и она пошла немножечко к востоку, что нас радует. Сейчас наше положение: 87°05? с. ш. и 105°48? в. д. Одну минуту мы проскочили к северу и три минуты к востоку, что очень хорошо.

Только что была радиосвязь. Юджин – так, на английский манер, Уилл называет Женю – и, пожалуй, для радиосвязи звучит лучше и придает нашему радиообмену некий детективный оттенок: Юджин, как Юстас, а мы все сплошь Алексы. Так вот, Юджин нас отчасти понимал, отчасти догадывался, о чем мы говорим, хотя мы не шифровали своих сообщений, пока путешествовали с российской стороны от полюса. Я попросил его завтра дать подробный отчет. Он нам сообщит всю информацию о ситуации, которая сложилась вокруг. «Метелица» была на связи, лыжницы находятся на широте 86° 41,95', но я их не слышал, так как Юджин с нами говорил.

Уилл приготовил совершенно феноменальный ужин. Приготовил очень много, а сам не съел. Я еле говорю, потому что пришлось и свою порцию съесть, и вторую доедать. Но это можно пережить, думаю.

Солнце крутится вокруг нас, температура тоже крутится около минус 30 градусов. Разводье рядышком с нами, трещинка такая, дышит, и слышно, как лед скрипит под напором ветра. Но у нас платформа более чем крепкая, так что, надеюсь, мы будем спать спокойно. Приятно погружаться в сон, зная, что завтра не надо просыпаться в 6 часов утра. Хотя, с другой стороны, как я уже говорил, нам было бы лучше путешествовать, потому что лавировать между льдами, выбирая единственно возможную дорожку для собак и одновременно держа направление, возможно только при солнце. С компасом это была бы сплошная мука, бессмыслица. Но мы надеемся, что в апреле солнце, в основном, будет сопутствовать нам. Когда я во время своих первых опытов по солнечной навигации в Гренландии спросил своего наставника в этом вопросе Этьенна, он сказал: «Я все время шел только по солнцу и вообще не брал компаса». Я удивился: «А когда не было солнца?» – «А когда не было солнца, я просто не шел». Это один из самых лучших ответов, который, я когда-либо слышал, но нам он, скорее всего, не подойдет.

Собаки спят как убитые. Рэкс, не чувствующий за собой никакой вины, – во главе всех. Надеемся, они хорошо отдохнут.




8 апреля


Короткое блаженство лени.
Жаль дней таких – наперечет,
И сердобольное теченье
Нас ближе к полюсу несет.


Когда в лагере слышатся песни, а не причитания, это, как правило, означает, что все хорошо.

Сегодня наше положение в полдень: 87° 07y с. ш. и 106° 43y в. д. За ночь положили в копилку экспедиции еще две «сонные мили». Всего с момента постановки лагеря мы «проехали» на север целых 5 минут по широте. Можно предположить, что еще пару минут мы продрейфуем до утра и завтра стартуем с 87° 08y или 87° 09y. Это уже хорошо.

С утра блаженное состояние, поскольку делать ничего не надо, погода способствует этому настроению. Проснулись рано, но такое впечатление, что каждый выжидал, кто встанет первым, хотя все грозились поспать до 12 часов. Я уже начиная с шести часов просыпался регулярно, однако продолжал сопеть, прислушиваясь к малейшему шороху со стороны Уилла. Наконец в 10 часов 45 минут решил все-таки аккуратно выползти из спального мешка, и моментально Уилл тоже приподнял мощно заросшую, как у первобытного человека, голову. Мы, не сговариваясь, одновременно вскочили, зажгли печку, и я понесся принимать снежный душ, что проделал с большим удовольствием. Солнце уже было почти на южной стороне горизонта, и, в общем-то, все благоприятствовало хорошему настроению. Оно еще поднялось после неплотного, но внушительного завтрака. Я доел рис с фруктами и приготовил Уиллу в час дня овсянку. Потом пошел проведать, чем занимаются другие. Девушки занимались делами: Такако определяла кислотность талой воды, полученной из образцов снега, отобранных по дороге, Джулия готовила репортаж для Интернета.

Я тем временем написал поэмку под названием «Day off», она всем понравилась.

Why everyone, who’s sitting
Around cozy stove,
Keep thinking – they are drifting
To North, while they were sleeping? —
Because it was «Day off»!

And ladies look like Ladies,
And men look as they’re for sale.
This day is not for sledding,
And Shaklee’s almost ready
To play again with tail.

It is so nice all morning
To be inside the bag,
And having dreams, as honey
And giving rest to bones
Of cold exhausted legs…

So peaceful is around,
So restful look your face,
I splitting with my shadow
I kept around always

Try now guess, my darling,
Why we are heading North?!
To get the Pole? Probably!
To get «Day off»? – Of course!

Приятно будет вспоминать этот день, потому что у нас пока все идет удачно. Уилл решил записать эту поэму себе в блокнот. В начале девятого вечера все соберутся в нашей палатке, чтобы послушать радио. Юджин будет читать нам информацию, а я ознакомлю их с тем, как с этим радио управляться, хотя, пока в этом нет особой необходимости.

В пять часов в палатке у девушек состоялся всеобщий митинг. Мартин пребывает в полной изоляции, и это ему, по-моему, нравится. Сидит в своей палатке один и сам себе готовит еду. Он уклонился от приглашения девушек на ужин, чем их слегка обескуражил.

Однако на сеанс радиосвязи придут все – послушать, что творится вокруг, и еще раз друг на друга посмотреть. На митинге обсуждали, в основном, вопросы эвакуации, медицинской эвакуации, как организовать съемки фильма и фотографирование таким образом, чтобы не мешать движению. Мы с Мартином будем идти впереди, как всегда. Девушки будут определяться сами, по обстоятельствам, что им делать и какую позицию в пелетоне лучше занимать.

Собаки… Да, у Рокки и Кочи шерсть немножко подлезла, у Рокки – на груди, а у Кочи – на боках. Но мы надеялись, что это временные явления, тем более что нарты становятся легче день ото дня, а значит, их легче тащить.

В 20 часов 15 минут все собрались в нашей палатке на показательную радиосвязь. Все уселись на моем спальном мешке, потому что моя радиостанция стояла лицом ко мне, а ее нужно было всем видеть. Уилл сидел напротив, восседал на троне.

Была другая причина того, чтобы запускать людей через мою дверь (в нашей палатке две двери и два равноценных тамбура, и в безветренную погоду можно использовать оба). Возле двери, около которой находится Уилл, у нас образовался склад всяких отбросов, поэтому людей, неподготовленных к его лицезрению, может, конечно, бросить в дрожь. В частности, последнее, что было вывалено, это огромная порция спагетти с томатом, с которой не справился предводитель, и даже я был не в состоянии ему в этом помочь.

Все расселись, я начал показывать и объяснять, где какие ручки. Понял, что народ это мало интересует. В это время из глубин эфира возник ясно слышимый голос Юджина. Радиосвязь состоялась, прохождение было неплохое, и вопросы от Эй-Би-Си Уиллу были заданы в соответствующем порядке. О том, как мы предполагаем добраться до полюса, если отстанем от расписания? Как себя чувствуют собаки? Что самое опасное у нас на пути? Есть ли у нас дежурства в лагере? и так далее. На вопрос, как мы следим за движением льда, мы отвечали, что никак не следим, он сам по себе движется. И это, наверное, послужило основанием для льда проявить свой характер. В тот же вечер, когда мы забрались в мешки и я уже буквально засыпал, как вдруг… Послышался гул торошения. Сначала он был где-то вдали и едва уловимым, потом раздался совсем рядом с нами. Но с закрытыми глазами слушать эти звуки гораздо приятнее. Сквозь дрему я услышал, как Такако зовет меня: «Виктор, Виктор!». Открываю глаза, она в дверях мне говорит: «Смотри, прямо на вашу палатку движется вал торосов». Я сказал: «Сейчас выйду, посмотрю».

Такако убежала, а я быстренько оделся. Уилл сонно пробормотал из мешка: «Посмотри, что там происходит». Когда я вышел, торошение уже прекратилось, свежая гряда остановилась от нас метрах в пятнадцати. Она была небольшой высоты, примерно метр-полтора, на том месте, где мы пересекали трещину, позавчера еще небольшую. Там уже образовалась новая гряда торосов, которая, правда, остановилась. Я увидел, что это молодой взломанный лед, и понял, что он из трещины, – просто два поля сомкнулись и вытеснили на поверхность молодой лед недавно застывшего разводья. Я осмотрел все вокруг – все вроде было спокойно. Поэтому мы решили продолжить наш сон.




9 апреля


Пока безмятежно мы спали,
Баюкая наши мечты,
Мы знать не могли и не знали:
Разводья, что нас окружали,
Бесшумно в ночи разевали
Беззубые черные рты.


Утром сегодня ветерок поддувал по-прежнему, солнышко. Когда я выскочил из палатки, увидел прямо за нами, в 15 метрах, 20-метровое парящее разводье. Вода открытая, течет в обе стороны от того участка, где мы пересекли трещину. Там, вестимо, уже никакого мостика нет, только вода. Зрелище достаточно интересное, и хорошо, что мы на этой стороне. Надеюсь, впереди не будет таких больших разводий. Очевидно, дрейф был довольно сильный. В 7 часов посмотрим, какая у нас позиция.

Девушки, между прочим, нисколько не испугались. Сказали, что они все видели и вчера даже засняли торошение. Они спросили: «Вы еще на нашей стороне?». Я ответил: «Да, мы на вашей стороне».

В следующий раз будем ставить палатки, на всякий случай, подальше от трещины, чтобы было спокойнее; хотя лед толстый, но где-то южнее нас все-таки происходит его движение.

Сейчас будем завтракать и пойдем дальше. Погода благоприятствует: примерно градусов 20 мороза, южный ветерок скоростью метра 4 в секунду дует нам в спину – все это нас радует.

21 час 35 минут. Мы сегодня далеко продвинулись вперед – до 87° 09,8' с. ш. и 106°33? в. д., почти добравшись до 10-й минуты широты. Остановились-то на 4-й. Можно себе представить: 6 минут проехали! А 6 минут, между прочим, это 10 километров и в нужном нам северо-восточном направлении. Вот что значит выбрать правильно место для лагеря!

Сегодня день был чрезвычайно интересный и насыщенный как печальными событиями, так и более-менее обнадеживающими. После того как мы распрощались с нашей огромной полыньей и бодро тронулись в путь, движение действительно ускорилось. Собаки после отдыха шли за мной довольно уверенно, хотя и с небольшим отставанием. Останавливаться практически не приходилось. В первой половине дня нам с Мартином только дважды пришлось пускать в ход наши кирки – наладили две переправы. К обеду мы прошли ни много, ни мало, а целых 11 миль. И были все шансы выйти на рекордный результат, но не тут-то было. Арктика показала, что рассчитывать и планировать в ней надо очень осторожно. Сразу же после обеда мы наткнулись на зону торошения, причем мощного и беспорядочного. Глыбы толстого льда лежали настолько хаотично, что наметить глазом проход мне не удалось. Верный своей практике, я пошел в обход, шел, забирая к востоку, но нигде маломальской возможности пробиться на мой любимый север не было. Обнаружив небольшой проход, я в него протискивался, но тут же сталкивался с большим количеством воды и молодого, только установившегося льда. В одном месте пришлось даже переходить замерзшую полынью длиной метров 30, с водой подозрительного коричневого цвета. Я сначала прощупал ее целиком, пикой, потом ребят пригласил. Все, слава богу, проехали. И так было несколько раз. Преодоление этих комбинаций из довольно обширных полян молодого льда, воды и нагромождения торосов делало наше путешествие не только приятным, но и во всех смыслах очень хорошим.

Да, забыл я про печальное рассказать. Пока мы завтракали, вернее, во время ланча, наши собаки внезапно взыграли и возникла потасовка. В принципе, дело обычное, особенно если день из простых и собаки не очень устали. Сейчас увидели, что Кэньон придавил Баллсера и вцепился ему в глотку. Поначалу было непонятно, как Кэньон вообще осмелился напасть на заметно превосходившего его по весу и габаритам Баллсера, но увидели, что у последнего приступ эпилепсии. Когда с ним это порой случается, он становится совершенно беспомощным, и собаки сразу стараются его убить. Поэтому мы быстренько подскочили и отняли огромного Баллсера, отвели его в сторонку, а он слюной брызжет, весь трясется и совершенно невменяемый. Мы тут же вылили в кастрюлю воду из термоса, в котором девушки оттаивают свои образцы, и дали ему напиться. Он жадно все выпил, потом мы походили с ним немного и заменили тугую цепь на свободный ошейник. Он ничего, отошел. Неприятно, конечно, было видеть такую огромную собаку в столь беспомощном состоянии.

В течение дня я больше не возвращался к упряжкам, шел все время впереди, отыскивал путь. Потом даже лыжи снял. Уже часа в четыре – полпятого в одном месте мы пришли вообще в какой-то тупик, выглядевший поначалу совершенно безнадежным. Справа и слева – вода, посредине – огромная стена торосов. Пришлось мне влезть на самую высокую точку, которую нашел, и я с трудом присмотрел единственный подходящий вариант, однако требующий значительной работы кирками. Сошел вниз, отдал лыжи Мартину и пошел вперед, подчищая киркой едва заметный коридор. В конце концов вышли на огромную гряду глыб, которую колоть достаточно трудно. Тем не менее пришлось поколоть и здесь. И вот через эту стену мы перебрались на небольшое поле многолетнего льда, окруженное внушительными торосами, а с южной его стороны проходила трещина. Сейчас мы на нем и находимся.

Потеплело. Не знаю, сколько сейчас градусов, но тепло чувствуется. Я уже наметил путь для завтрашнего отступления. Вроде бы есть возможность завтра часа через два выйти на более-менее нормальный лед.

Координаты сегодня: 87°26? с. ш. и 108°06? в. д., то есть на 2 градуса к востоку сместились.

Баллсер, похоже, не совсем оклемался после приступа эпилепсии и, когда мы остановились, все еще находился в прострации и даже не притронулся к еде, а только ходил, ходил, ходил. Я с ним недолго погулял, держа за поводок, и он поуспокоился. Мы ходили кругами вдали от других собак, а потом я подвел его к еде, и он стал есть.

Я даже отдал ему порцию Винсона, который не заслуживает своего пайка, потому что забрался на сани, нахально там спит и едет уже второй день. Джулия дала мне лекарство: пять таблеток кальция, и я засунул их Баллсеру в пасть. Он добродушно и доверчиво проглотил их и сейчас спит, бедняга. Надеюсь, завтра ему будет получше.

Радиосвязь не принесла никаких новостей. Как всегда, Юджин экономит наши батареи.

Сегодня ужин у нас был после радиосвязи, потому что Уилл отвечал на вопросы Эй-Би-Си. Прохождение было не очень хорошим, Юджин ворчал, что я бы лучше перевел его ответы и меня было бы легче понять. Но Эй-Би-Си нужен был голос Уилла и все.

Повесил термометр на теневую сторону, посмотрю, что за погода будет завтра.




10 апреля


Коварный случай когти точит,
И нервы музыкальней струн,
И проверяет лед на прочность
Мой верный старенький гарпун.
Так высока цена ошибки,
И хоть здесь нету воронья,
Каким порой бывает зыбким
В нас ощущенье Бытия.


21 час 42 минуты. Чайник тихонечко и уютно булькает. Уилл уже в спальном мешке, погода отвратительная – дует.

Сегодня с утра было отлично: солнце, всего минус 19 градусов, ветерок, правда, ощущался, но небо было совершенно ясное, чистое, и я решил перед тем, как выходить всем, разведать получше дорожку, потому что мы находились в окружении нагромождения огромных торосов. Вчера в конце дня я лучшего места для лагеря не нашел, тем более что мы всегда оставляем «сладкое на третье», – если попали в зону торошения под вечер, то выбираться из нее надо поутру, со свежими силами и отдохнувшими собаками. К счастью, я довольно быстро нашел, как мне показалось, подходящий выход из ледового лабиринта, правда, он был неширок, и пришлось его подправить с помощью своего излюбленного инструмента. В образовавшийся проход я смог просочиться уже с лыжами и прошел вперед примерно с километр. Залез на торос, осмотрелся и наметил, как мы можем выйти отсюда. И действительно, мы довольно скоро вышли на менее всторошенный лед. Правда, в течение дня попадались еще достаточно сложные участки: огромные разводья, примерно метров по 30–40, покрытые тонким льдом, который приходилось тщательно проверять. Несмотря на подозрительный темно-коричневый цвет и солевые цветы, лед держал, и мы дважды в течение дня переходили такие широкие разводья прямо на лыжах.

У меня был многократно проверенный метод определения льда на несущую способность. Несложный прибор состоял из черенка от лопаты с примкнутым к нему штыком – четырехгранным стальным наконечником длиной 25 см. Для удобства пользования черенок был снабжен веревочной петлей, куда свободно проходила рука в рукавице. Метод заключался в следующем: я подходил на лыжах (это обязательно) к границе между льдом по цвету и виду надежным и льдом сомнительным, заносил руку с этим своеобразным гарпуном над головой и изо всех сил бил по льду. В зависимости от результата принималось одно из следующих решений.

1. Гарпун проходит через лед легко, и единственное, что останавливает его от погружения «с головой», это моя рука в рукавице. В этом случае следует плавно и аккуратно покинуть это гиблое место.

2. Гарпун пробивает лед до воды, которая быстро наполняет пробитое отверстие. Переход через такой лед связан с большим риском, и решение определяется дополнительными условиями, как-то: температура, протяженность участка плохого льда, наличие на переходе вкраплений более толстого льда для подстраховки и прочее. Для собак и для людей без лыж такой лед очень опасен.

3. Гарпун пробивает лед, но вода поступает медленно. По такому льду можно идти на лыжах и вести собак, стараясь не останавливаться.

4. Гарпун не пробивает лед – можно идти смело, но быть настороже, поскольку могут встретиться места, где лед слабее.

Так вот, на этих разводьях лед соответствовал случаю между номерами 3 и 4, и мы прошли их без особых проблем. Щупом проверял, пробивал, в некоторых местах лед пробивался, но это были узкие места, а в основном лед держал.

Ближе к перерыву мы вышли на многолетний лед, где идти было и полегче, и побезопаснее. Ветерок поднялся, пошла поземка, и горизонт затянуло. Сначала скорость ветра был метров 6–8 в секунду, он дул с юга – юго-востока, почти в спину, немножко в правый бок сзади. К обеду он усилился. Солнце заволокло. Без него стало чуточку грустно в этом сразу лишившемся красок и теней белом мире.

Во время полуденного ланча пришлось сани развернуть целиком поперек ветра, чтобы хоть немного укрыться, и мы сидели, нахохлившись. Зато пока мы завтракали в течение минут 25, солнце усиленно и не без успеха прорывалось сквозь натянувшуюся облачность и снова засияло. Я уж, было, обрадовался, но радость оказалась недолгой, потому что на первом же препятствии, представлявшем собой замысловатый снежный мост, с надолбами и ледовыми заступами, я сломал палку. Алюминиевая палка сломалась пополам, что чрезвычайно меня огорчило. Это была единственная палка по моему росту, запасные – все коротышки. Очень обидно. Взял такую же, которая была у Уилла, просто для сохранения равновесия, и продолжил движение. Эти палки не только короткие, у них такие наконечники, что их трудно выдергивать из снега. В общем, не ходьба, а «просто ерзанье», по Высоцкому. К тому же еще солнце пропало, совершенно исчез контраст, и в связи с этим последние три часа, даже три с половиной, чтобы выдержать направление, я шел, в основном, опираясь на ветер и интуицию. Как показало последнее чтение GPS, интуиция и, главным образом, ветер меня не подвели…

Идти было трудно, из-за белой мглы ничего не видно. Привычно карабкался на лыжах неизвестно куда, падал, чертыхался, сетуя на короткую палку. Иногда из белизны возникали голубые пятна торосов, но, слава богу, они были достаточно простыми для обхода. Несколько раз пришлось прорубать дорогу. Плутал, поворачивал, изменяя правилам, в поисках более легкой дороги, уходил в сторону запада – словом, в ход было пущено все, с тем чтобы больше пройти и меньше рубить.

Примерно часа в четыре вышли на матерый многолетний лед с толстым снежным покровом и относительно ровный. Я опять горевал, что сломал длинные палки – с ними можно было бы идти и побыстрее на таком льду. Как все хорошее в этой жизни, ровный лед продолжался недолго и вскоре сменился рассеченным узкими глубокими трещинами ледовым полем с невиданными нами доселе огромными ледяными буграми – попробуй, пройди. Попробовали, и в итоге сначала завалились набок нарты Мартина, затем Такако. Пришлось остановиться. Пока они ликвидировали аварию все вместе, я ушел далеко вперед, с тем чтобы найти продолжение дороги подостойнее.

Было без десяти шесть, когда мы пришли на более-менее ровное место. Впереди маячили какие-то синие торосы, поэтому решили остановиться. И дружно разбивали лагерь, потому что ветер все усиливался. Однако Мартин от моей помощи опять отказался, заявив, что только девушки нуждаются в помощи. Чувство гордости за моего молодого товарища по команде не покидало меня весь вечер.

Мы довольно быстро поставили палатку и еще быстрее забрались в нее. Сегодня у Уилла было довольно много работы по приданию палатке жилого вида, так как все в снегу, но щетка и примус сделали свое дело, и наш дом постепенно приобрел уютный вид. Мы находимся на 87° 48,5' с. ш. и 109°30? в. д., то есть прогресс налицо, и, дай бог, чтобы так было и завтра.

Я перешел для записи звукового дневника на диктофон Уилла, потому что мой что-то стал плохо воспроизводить. Прослушал свою запись на его диктофоне – звучит хорошо. Так что для прослушивания на другом магнитофоне она годится, тем не менее для надежности мы переключились – ведь если вышла из строя система воспроизведения, то и запись тоже может быть утрачена.




11 апреля


«Метет, метет по всей Земле,
Во все пределы»,
Но нас-то к северу несет,
Под нами толстый прочный лед,
И потому – пускай метет.
Что нам за дело!?


Мы сидим. Как вчера и предполагали, погода за ночь серьезно ухудшилась. Замело, видимость плохая. В пять часов, когда проснулся, я сразу же понял, что сегодня никуда идти не следует. Потому что, во-первых, дрейф попутный, а во-вторых, при такой видимости преодолевать торосы и открытые разводья совсем небезопасно: можно сломать сани, утонуть, сбиться с пути и так далее.

Свое мнение я промычал Уиллу, когда в 6 часов прозвенел будильник. Уилл еще оставался в мешке, а я пошел проверить погоду. Посмотрел позицию: по широте – 87°51? 30'', по долготе – 109°13?, отклонились немножко к востоку, потому что ветер юго-западный, а не юго-восточный.

Лед у нас надежный, дрейф попутный, поэтому правильнее всего остаться в лагере. Я быстренько оделся и побежал оповещать о своем решении остальных. Девушки уже собрались и были готовы к продолжению экспедиции, но явно обрадовались моему сообщению о том, что мы сегодня стоим. Решение было правильное. Зачем нам, собственно, рисковать, если за нас пока все делает ветер и у нас еще в запасе несколько дней.

Мартин в ответ на мое сообщение даже выполз наполовину из палатки, поблагодарил, крепко пожал мне руку, очевидно, чувствуя небольшое раскаяние за вчерашний свой несколько грубоватый отказ от моей помощи, Сейчас он выглядел немного оттаявшим и не столь напряженным, что не могло меня не обрадовать. Впрочем такое известие в наших условиях не могло бы не обрадовать только совершенно безнадежного человека.

Вернувшись в палатку, я застал настоящее сонное царство, ограниченное плавными очертаниями тела Уилла в спальном мешке. Не желая отставать от своего более практичного товарища, я тоже залез в мешок, и, хотя после прогулки сон возвратился не сразу, сладкая дрема с перерывами продолжалась без малого 13 часов. Однако я все-таки решил выйти и начать день по-новому, а именно: принять снежный душ, благо снега полно. Правда, снег мокрый, а ветер пронизывающий, но это никак не повлияло на мою решимость. Видимость плохая. Собаки, спят, свернувшись уже заснеженными клубочками. Эта картина очень напомнила мне Антарктику – все в снегу, палатки целиком занесены снегом.

Я пожалел, что снял антенну, явно поспешил, потому что придется ставить ее опять.

В общем, этот день начался неторопливо. Мы поставили разогревать аккумулятор радиостанции, проявивший вчера некую строптивость и отказавшийся принимать предлагаемый ему подзаряд. Тепло, спасительное для некоторых элементов и явлений нашей жизни, должно было помочь аккумулятору встрепенуться. После прогрева я вскрыл контейнер и обнаружил там шесть плоских элементов. Я их протер, просушил, проверил лампочки, которые там были, – они работают. После сборки аккумулятор проявил признаки жизни. Приемник заурчал, заскрипел, но индикатор питания показывал минимум уровня, поэтому пришлось-таки его заряжать.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65705969) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения